Олигофрения в стадии дебильности – удобный диагноз. Решаются сразу несколько проблем: сироту с таким диагнозом достаточно просто кормить и одевать, можно особенно не думать о его образовании, а если медицинская комиссия официально признает его недееспособным, то по достижению совершеннолетия государство не должно предоставлять ему отдельную жилплощадь.
Оставить такого человека доживать свой век в психоневрологическом интернате выгодно: он будет занимать минимум места в пространстве и никак не сможет контролировать сумму, которую государство выделяет на его содержание. Зато сам этот человек будет подконтролен, почти бесправен – короче говоря, весьма удобен.
Александр Прохоров и его невеста Наталья ВиноградоваАлександр Прохоров – сирота. Олигофрению в стадии дебильности ему поставили ещё в детском доме-интернате №4 в Павловске. Позже его перевели в ПНИ №10 для взрослых в Санкт-Петербурге. Такая же история у его невесты Натальи Виноградовой. А вот что говорит сам Александр:
— На самом деле у меня последствия ДЦП и заболевания, связанные с позвоночником, с ногами. А у Наташи вообще только ДЦП. Но психиатры поставили нам олигофрению, и это их вина, что мы нормально не учились. Я учился получше, потому что часто лежал в разных больницах – там и учился. В детском доме же меня хотели вообще не отправлять в школу: воспитательница посчитала, что школа мне не нужна.
Услуги персонала ПНИ со временем стали для Александра неким навязчивым сервисом. Когда он узнал, что ему не обязательно коротать свои дни в интернате и что ему полагается жильё, администрация ПНИ, по его словам, вовсе не обрадовалась такой его осведомлённости.
В 2010-м году Саша из интерната сбежал. Ему повезло: за пределами учреждения у него уже были друзья. Александру грозила медкомиссия, на которой его собирались признать недееспособным. Но с помощью тележурналистов с «Пятого канала», общественных активистов и одиозного депутата Виталия Милонова он добился почти невозможного: диагноз «олигофрения» отменили, и Саша получил положенную квартиру.
— Когда я лежал в больнице на улице Бестужевской (Санкт-Петербургский научно-практический центр медико-социальной экспертизы, протезирования и реабилитации инвалидов им. Г. А. Альбрехта – прим. авт.), меня там спрашивали: «Саша, а где ты живёшь?». Я говорю: «В психоневрологическом интернате», — рассказывает Александр. — «Это что, психушка? Ты-то что там делаешь?»
И люди мне сказали, чтоб я из ПНИ «делал ноги», сказали, что есть закон, по которому я вправе получить жильё. Когда я стал добиваться своего с помощью телевидения, в ПНИ мне начали угрожать, что в настоящую «психушку» упрячут.
Но когда они почувствовали, что их контролируют, то уже не захотели назначать комиссию при интернате. Были комиссии в больнице на Бестужевской улице, в психдиспансере, подтвердившие мою дееспособность.
Потом выяснилось, что я стою на очереди на жильё около 20 лет, но мог потерять эту очередь, если бы остался в интернате. Кстати, сейчас, согласно ИПР, мне положены костыли, специальное кресло, путёвки в санаторий. А когда я был в интернате, мне ничего этого не полагалось.
Теперь Александр добивается того же самого и для своей невесты Натальи. Саша и Наташа дружат с детства, познакомились ещё в детском доме в Павловске. С тех пор он и заботится о ней.
Тут важно заметить, что Саша – социально адаптирован. Свою рабочую специальность – сборщика мебели – он получил не в ПНИ, который долгие годы был его основным местом жительства, а в том самом центре имени Альбрехта. Также Саша может ремонтировать обувь, собирать мелкие электрические приборы, работать на кассе. А еще он музицирует: когда-то в ПНИ №10 был духовой оркестр, в котором он играл на тубе. Человек с ДЦП играл на тубе! Для которой особенно нужны чувство ритма и хорошая координация движений!
Надо сказать, что петербургский ПНИ №10 считается далеко не самым плохим местом для проживания людей с умственными и физическими нарушениями. Однако, по сути, это такое же заведение полутюремного характера, как и остальные, сформированные ещё в советское время, когда считалось, что особых людей нужно по мере возможности изолировать от так называемых нормальных граждан.
Неудивительно, что Саша сбежал. Удивительно, что ему удалось добиться отмены неправомочного диагноза и получения жилья.
Наташа теперь живет у Саши, работает продавцом газет в Александро-Невской лавре. Но за годы жизни в ПНИ и ей пришлось пережить немало: психологическое давление администрации, попытки запретить ей даже видеться с Сашей. Теперь это в прошлом.
Александр и Наталья хотят создать семью – как и большинство обычных людей. Но над Натальей продолжает висеть угроза – окончательный вердикт о её дееспособности пока не вынесен. Прошла только комиссия в самом ПНИ – с положительным результатом. Однако предстоят ещё две.
— Сейчас я являюсь официальным доверенным лицом Наташи, — говорит Саша. – И имею право присутствовать на всех комиссиях, рассматривающих её дела, знакомиться с поставленными диагнозами.
Наташа живёт у меня дома – она вполне дееспособная. Когда она поселилась у меня, то стала гораздо лучше ориентироваться в городе, у неё хорошая зрительная память. Она пока не очень помнит названия многих улиц, но зрительно ориентируется так, что иногда уже сама меня ведёт.
Работу она нашла с помощью благотворительной организации «Кедр». Работа ей нравится. А психиатры в ПНИ говорят, что я нарушаю права Наташи, оказываю на неё давление, влияю. Как я на неё влияю? В театры мы ходим, в кино, на концерты разные, подталкиваю её к тому, чтобы она училась чему-то. Это что, нарушение её прав?
***
Сколько в России тех, о ком не рассказали журналисты и кто до сих пор сидит в интернате с «удобным» для администрации диагнозом? Сколько в стенах психоневрологических стационаров людей, у которых нет друзей во внешнем мире? Когда система заботы о сиротах начнет работать нормально для всех – чтобы не пришлось журналистам и депутатам вытаскивать каждого по отдельности?
Фото: Людмила Разгон
От редакции. О проблемах детей в психоневрологических интернатах удалось докричаться до правительственного уровня. Их важность признала вице-премьер Ольга Голодец — после того, как ей показали документальный фильм Елены Погребижской «Мама, я убью тебя». (Что писала об этом режиссер, можно прочитать здесь.) Возможно, на этой волне комиссии у Наташи, невесты Саши Прохорова, пройдут гладко. А что будет со всеми остальными, кто в таком же положении и кого некому вытащить прямо сейчас? И кому достанутся квартиры и другая государственная помощь, о которой эти сироты просто не знают?
Похожие статьи