Трое погибли, а мама сказала: «Сама виновата»

Я думала, что оказалась в морге

В инвалидном кресле я оказалась по чистой случайности, и, наверное, если бы не она, сегодня все было бы совсем по-иному. Десять лет назад, в 2007 году, мы с родственниками ехали в автомобиле. Водитель был нетрезв, да и нас в салоне было семеро. На высокой скорости мы врезались в автобус перед нами. До дома оставалось всего сто метров! И мы их не доехали.

Раз – и все!

Сознание не зафиксировало момент аварии, и даже сейчас, спустя десять лет, я мало что помню о том случае. Только видела потом фотографии, зрелище очень страшное.

Очнулась уже в машине скорой помощи. А я очень боюсь уколов, в больницах за всю свою жизнь была пару раз, и только на прививках. Слышу, мне говорят: «Сейчас укольчик сделаем». Я на автомате отвечаю: «Не надо мне укольчиков!» Слышу ответ: «Да мы уже поставили», и больше ничего не помню, отключилась.

Потом снова очнулась. Лежу на каталке, меня везут куда-то. Смотрю – потолок белый-белый!

Спрашиваю: «Я в морге?», врачи смеются в ответ. Я с облегчением понимаю, что если бы я была в морге, я бы не могла, наверное, об этом спросить.

И это было единственной хорошей новостью на тот момент.

Рентген показал, что у меня сломана рука, травма грудного отдела. Ноги отказали сразу, нужно было оперировать спину. В общем, было понятно, что я в больнице надолго. В палате я была не одна. Кроме меня там лежали и другие люди, много старше меня – тридцати, сорока лет. И к ним регулярно приходили мамы, уже старенькие, конечно. А ко мне никто не приходил. Мама как раз родила брата и не могла часто ко мне ездить. Тяжело было. И мне, и ей. Она приезжала за все это время, наверное, только пару раз. Обида, конечно, до сих пор осталась, никуда не ушла. А родственников у меня больше нет, поэтому приезжать просто некому было. Мама мне говорила: «Сама виновата, что села в машину. Ты же видела, что водитель был нетрезв. Тебя туда никто не сажал». А водитель вообще только ссадиной отделался, трое погибли.

Я и в больнице все эти 8 месяцев только лежала, даже переворачиваться сама не умела. Медсестры приходили каждые три часа и переворачивали. А ты лежишь себе, ждешь, минуты считаешь… Придут – не придут, придут – не придут? А в это время рядом умирали люди. Лежала одна женщина, у нее не было ни документов, ни родственников.

Она не могла есть, ей постоянно ставили капельницы, и все равно это не помогало. Еще одну женщину привезли – у нее ни руки, ни ноги не шевелились, была сломана шея. Она бредила. Днем еще ничего, а вечером начинала с кем-то разговаривать. Поначалу мне было даже смешно – хоть какое-то разнообразие. А потом стало очень грустно. Медсестры приходят ее переворачивать, а она в бреду говорит: «Не надо, я сейчас помоюсь и поеду домой». А они понимают же, что она бредит, но делали, как она просила: не хочешь переворачиваться – и не надо.

Восемь месяцев в палате тянулись очень медленно. Я попросила маму, чтобы она купила мне плеер, с музыкой все же веселее было. Так-то обычно у родителей ничего не выпросишь, а тут мне все что угодно покупали! И вот я песни переписывала с кассет, слушала их – хоть какое-то занятие было. Естественно, что все это время я не была даже на улице, все время в закрытом помещении. Только потолок и стены вокруг. Ни помыться, ничего. Голову мне побрили налысо, чтобы облегчить операцию. А все остальное иногда протирали медсестры. Да и кому это было необходимо, кроме меня?

В больнице я очень хотела домой и все спрашивала врачей: «Когда отпустите?» И вот мне однажды отвечают: «Да хоть сейчас», и после операции говорят собираться. Я была такая счастливая! Одежды у меня никакой не было. Медсестры подобрали маечки какие-то в отделении, что нашли, мне отдали, чтобы я оделась хоть до дома доехать.

Что делать со мной, как меня лечить, восстанавливать – дома не знал никто. Я тогда могла только лежать, больше ничего – даже в коляске сидеть не могла. Мама и стала учить меня. Обкладывала со всех сторон подушками, и я ежедневно училась этому заново. Тогда еще была надежда, что я смогу ходить. Но постепенно и она угасла. Не у всех это получается, травма травме рознь. В 18 лет, после окончания школы, я поступила в колледж для людей с ограниченными возможностями. И поняла, что все – возврата к прошлой жизни нет. Теперь только так, на колесах. И на улицу, и по дому.

«Лучше красиво ездить, чем плохо ходить»

Я пыталась делать упражнения, чтобы восстановиться. Но дома со мной заниматься особенно было некому. Мама занята малышом, а без помощи я не могу сама зафиксировать ноги, где-то пристегнуть, где-то придержать. В любом случае, один ты ничего не сделаешь, а поддержки не было. Только говорили: «У тебя нет желания, ты не хочешь». Ну и какая может быть мотивация с таким отношением? Я слышала от кого-то: «Лучше красиво ездить, чем плохо ходить», и в итоге так у меня и случилось.

Сильный ли я человек? А что значит – сильный?

Я не помню эти восемь месяцев лежания в больнице, они не оставили никакого следа у меня в памяти. В этом нет ничего геройского. Это просто обстоятельства жизни.

Может быть, у меня не хватило силы воли умереть в тот момент? Не знаю. Я в детстве говорила: «Когда я вырасту, не буду работать, а буду, как дедушка, пенсию получать!» Вот так оно в итоге и вышло.

Мои друзья постепенно отсеялись после этой аварии. Хотя многие приходили в больницу, кто-то каждый день даже. Подруга осталась. Мы с ней дружили с детства, потом был период, когда не общались, но моя травма вновь нас объединила. Она даже больше меня переживала, что я выйду из больницы и она мне больше не будет нужна.

Депрессия – неотъемлемая часть моей жизни, она у меня до сих пор проявляется периодически. Но это не потому, что я на коляске, а потому, что поменялось само отношение к жизни. Раньше я была более жизнерадостной. Я максималистка. Все вокруг должно быть правильно, идеально. И когда это не так, это раздражает и озадачивает.

Когда инвалиды взаперти, они теряют мотивацию

Несколько лет назад у меня было желание организовать дом для инвалидов. Чтобы в нем было все предусмотрено для таких людей – пандусы, выходы и т.п. доступная среда. Чтобы рядом и аптека, и рынок, вся инфраструктура. Но потом поняла, что на самом деле для инвалидов это не главное. Я увидела, что когда они находятся дома взаперти или все время проводят с себе подобными, то теряют мотивацию. Если делать такой дом, он превратится в гетто, а инвалиды – в изгоев.

А так быть не должно, нам необходимо общение с обычными людьми, важно находиться среди них и быть частью современного общества. Не обособляться. Инвалиды – обычные люди, у которых чуть больше потребностей, чем у окружающих.

Нам сложнее добираться до работы или магазина, делать какие-то бытовые вещи. Но для нас очень важно не замыкаться в квартире, а если уж так получилось, что сложно покинуть ее, приходится учиться реализовывать себя в ограниченном пространстве – заниматься рукоделием или гвозди забивать.

Окружающие часто говорят нам, что мы живем и так хорошо, получаем пенсию от государства. «Вот, мы платим налоги государству, и эти деньги идут вам в карман, вы сидите на нашей шее» – очень часто приходится слышать такое. Но разве мы всегда виноваты в том, что стали такими и нам нужна помощь?

До аварии я имела представление о том, кто такие инвалиды, так как я долгое время ухаживала за парализованной бабушкой. Она была лежачей, и я ее кормила, мыла, убирала в квартире. Но я не знала, как подойти к ней, как разговаривать. Было так, что я сделаю что-то по дому, а потом на кухне сижу и переживаю – а правильно ли, а так ли? А сейчас я понимаю, что можно было совсем не стесняться, активнее помогать делать те вещи, которые она не делала. Но для этого понадобилось узнать все на собственном опыте.

Случай привел меня в спорт

Я люблю людей, люблю общение, мне нравится быть в движении, куда-то ездить, заниматься спортом. До аварии я на протяжении 1,5 лет участвовала в лыжных гонках, летом играла в футбол. Это были просто занятия в спортивных кружках при стадионе в Междуреченске. Спортом в нашей семье занимались все. Папа – мастер спорта по самбо. Мама тоже самбистка. У нее даже когда аппендицит вырезали, врачи не могли мышцы скальпелем рассечь из-за «кубиков» пресса!

Уже в инвалидном кресле я увлекалась несколькими видами спорта. Изначально хотела заниматься армрестлингом, потом перешла на штангу. Но врачи запретили мне поднимать тяжести и я перешла в настольный теннис, поскольку он менее травмоопасный.

В теннис меня привел случай. В Междуреченске на улице я познакомилась с человеком, который пригласил меня на занятия. Практически сразу я стала ездить на областные спартакиады. Можно было пробовать себя не только в теннисе, но и в дартсе, том же армрестлинге, легкой атлетике. А потом я поступила в колледж и участвовала от него в разных соревнованиях. Но это было только начало, такой полупрофессиональный уровень.

И следом уже появился тренер, с которым мы занимаемся до сих пор – Максим Слаботчуков. Как мы тренируемся? На разминке наворачиваем круги на колясках, ездим на скорость, объезжаем препятствия, тренируем руки. Потом кидаем большое количество мячей, играем на удержание, делаем комбинации. Занимаемся мы шесть дней в неделю по два раза в день – утром и вечером. Но количество тренировок зависит от того, на сколько хватает сил и здоровья. Для кого-то достаточно и одного занятия в день.

Я не считаю свои достижения очень высокими. Да, в моей «копилке» есть международные чемпионаты и соревнования российского уровня, но это только начало. Хотя я могу сейчас уже называть себя не любителем, а именно профессионалом. Чем они отличаются? Тем, что любитель приходит на тренировки, когда ему захочется.

А если ты профессионал, то хочешь – не хочешь, есть настроение или нет его, проблемы или какие-то сложности – все равно идешь на тренировку и делаешь то, что надо делать.

Я могу взять себя в руки и пойти на занятия, как бы мне ни не хотелось. Бывает, когда совсем этого не хочется. Но я никогда не обманываю тренера и говорю все как есть. В основном это связано со здоровьем, когда чувствую себя неважно. Ради того, чтобы провести время с друзьями, я не буду прогуливать занятия.

В спорте для меня тяжело то, что обязательно должен быть режим. Нельзя вот так просто собраться и куда-то пойти. Самое сложное – это вставать по утрам, а остальное терпимо.

Перспективы в профессиональном росте у меня есть, и я думаю, достаточно долговременные. Надежде Пушпашевой из Удмуртии, моей нынешней конкурентке по настольному теннису, уже 57 лет, а она до сих пор играет так, что остается второй ракеткой в мире среди людей с ограниченными физическими возможностями! Сначала я не могла ее никак обыграть. Всего два или три очка, потом уже партию выиграла, сейчас уже 1,5 партии!

Единственная возможность заработать на квартиру

Все, что я зарабатываю спортивными соревнованиями, в спорт и уходит. Фактически турниры нам не оплачиваются, а в год нужно съездить на шесть матчей за границу. Причем один из них еще может оплатить областная администрация, еще на один можно найти спонсора, а все остальные приходится посещать за свой счет!

Проблема допинга для инвалидов, как мне кажется, не актуальна. Да, я знаю ситуацию, когда в 2016 году на паралимпийских играх в Бразилии от участия отстранили всю нашу сборную в связи с обвинениями в приеме запрещенных веществ. Но я не встречала среди спортсменов-инвалидов тех, кто бы принимал какие-то препараты. Я думаю, никто к этому и не стремится, потому что для инвалидов спорт – совсем не то, что для здорового человека.

Спорт помогает нам держать себя в тонусе, дает цель в жизни. По сути, это единственный в России способ для людей с ограниченными физическими возможностями заработать на квартиру.

Это в принципе возможность заработка. Такого больше нет нигде, кроме как у нас. В Европе инвалиды занимаются спортом в свое удовольствие.

Конечно, в России, когда ты только начинаешь участвовать в спортивных состязаниях, тебе тоже не платят ничего. Платишь только ты. Но в случае, если ты начинаешь показывать хороший результат, тебе начинают давать привилегии, деньги, машины или квартиры. И у тебя уже есть шанс обеспечить себе этим занятием жизнь. Есть президентская стипендия, доплаты от регионов. Я думаю, других путей, как заработать себе на квартиру, у инвалидов нет. Ипотеку нам не дают, мы можем не сегодня-завтра умереть. Хотя у нас, как ни у кого, есть стабильный доход – пенсия по инвалидности, но банки это не волнует.

Мы с мужем хотели приобрести квартиру в ипотеку, но ни один банк не согласился финансировать нас. Мы буквально прошли все круги ада, пока подыскали возможность приобрести хоть какое-то жилье единственным путем – через кооператив. Там нужно было сразу вложить свои средства и потом постепенно отдавать остальную часть денег. В итоге мы квартиру так и не увидели. Хорошо, хоть наши деньги, около 300 тысяч рублей, нам вернули.

Но мы – оба колясочники – весь день стояли под дверьми этого кооператива, чтобы вернуть свое. Нам поначалу говорили, что деньги отдадут, потом оказалось, что отдадут, но в другой день. Потом были какие-то сложности с наличными. Нам предлагали деньги на такси, чтобы мы уехали. Мы не соглашались, и в итоге добились своего.

Я боюсь только одиночества

Окружающие к инвалидам-колясочникам относятся по-разному. На меня больше реагируют ребятишки. Они самые честные! Спрашивают: «Почему девочка на коляске едет?» Обычно родители отвечают, что «гуляет так» или «ножки болят». Кто-то говорит: «Оо, инвалиды едут». Я в ответ только улыбаюсь. Иногда стоишь, ищешь глазами, кто бы помог, и люди сами предлагают помочь. Я так-то не люблю просить ни о чем. Могу стоять и ждать, пока кто-нибудь предложит мне помощь. Не хочу нагружать окружающих своими проблемами.

Наверное, я ничего сейчас не боюсь. Не люблю только одиночество. Вдруг что-то случится, а ты один? Хотя общения мне хватает – в интернете, по телефону, так встречаемся с друзьями. Даже бывают моменты, когда я ни с кем не хочу разговаривать: все, у меня кончаются «батарейки». Хотя я считаю, что сейчас многие общаются друг с другом потому, что кому-то что-то нужно от другого человека. Это можно назвать коммерческими отношениями или взаимовыручкой. А вот чтобы люди просто общались, без желания что-то получить – это редкость.

Я общаюсь с теми, кто сам ко мне тянется, никому не отказываю. Но я не люблю быть кому-то должна, поэтому никогда никого ни о чем не прошу. Все сделаю сама.

Меня радуют люди, которых я давно не слышала и которые мне внезапно звонят. Люблю общаться с людьми, которых еще не знаешь и с которыми только начинаешь общение. Окружающие для меня – источник вдохновения. Радость мне дает и спорт, после тренировки у меня улучшается настроение.

Огорчает все, что не так, как хочется. Если мне что-то не нравится, я прихожу домой и, как старая бабуля, начинаю ворчать: «А почему вот так, почему не так». Обязательно надо, чтобы рядом кто-то это выслушивал, чтобы пожалел и посочувствовал. Иначе не интересно!

Мне все дается относительно легко: квартира, спортивные достижения. Когда-то я хотела иметь высокий доход, жилье – все это у меня есть. Я хотела иметь место, где жить, и вопрос о квартире в коммерческий наём был решен за один месяц, хотя у других на это уходят годы. Нельзя сказать, что я в чем-то очень нуждаюсь сегодня. Все то остальное, чего у меня пока нет, но очень хочется, это, по большому счету, не необходимость, а привилегия. Например, спонсоры, чтобы ездить на турниры.

В свои 14, когда я села в коляску, я мечтала только о прекрасном принце на белом коне. Это все, о чем я тогда думала. Но то, что произошло все именно так, как произошло, это только к лучшему, и обиды на ту аварию нет. Плохо, что и тогда, да и сейчас, если случаются какие-то проблемные ситуации, я каждый раз остаюсь одна. Даже недавно я лежала в больнице на операции. У мамы были свои обследования, брат тоже заболел, муж сдавал на права.

Получилось так, что меня отправили домой и сказали делать на пятой точке перевязки каждые два часа. А у меня ноги не двигаются, как мне самой это суметь? Вот, с помощью зеркала как-то приходилось изворачиваться. А потом все они звонят мне и спрашивают: «Ну как ты там?» Мне было очень обидно. Я сама очень люблю помогать людям, всегда готова спешить на помощь. А тут я открываю телефонную книгу, в которой у меня 400 друзей, и попросить о помощи-то и некого…

Алла Мождженская