Парень в коляске удивляется, что «люди, у которых есть ноги» все еще не прочитали и половину Гарвардской библиотеки. Он любит комиксы и знает, почему Бэтмена сменил Человек-Паук – и почему люди любят Робина Гуда и Остапа Бендера. И так и не привык к тому, что в нем видят болезнь и беспомощность – но не видят человека. Никита Трофимович рассказал «Журналу» про отношение к людям с инвалидностью, комиксы как метафору на наше общество и мир, в котором не осталось правильных ответов.
«У них есть ноги. Другая степень свободы»
Никита Трофимович и диагноз ДЦП – неразлучны с рождения. Ходить без помощи костылей или иной опоры он не может. Но так и не привык к тому, что люди видят в нем прежде всего болезнь и беспомощность. Видят не человека, а «разумного домашнего питомца»: в музеях, отелях, магазинах обращаются к сопровождающим, а не ко нему, в общении с ним сразу переходят на «ты», с опекающими интонациями. «Сними курточку», «не хочешь ли водички?».
А мой герой – совершенно точно одаренный человек, со своим глубоким внутренним миром, с пытливым умом, который не устает задавать вопросы себе и другим.
Сам Никита скромничает: «Может быть, мыслю чуть быстрее, чуть больше читаю, потому мне так интереснее жить. Кто-то смотрит хоккей, а я смотрю лекции по социологии знания, например».
Никита родился в семье водителя-международника и доктора филологических наук. Профессорский сын, мама – специалист по старорусской деловой письменности.
«Первое, что я начал читать, были мифы и легенды Древней Греции. Потом были энциклопедии, справочники, учебники, журналы «Вокруг света» и прочее, прочее, – вспоминает Никита. – Знаете, существуют стереотипы не только про людей с инвалидностью, но и в отношении здоровых людей. И у меня был позитивный стереотип: мол, пока я сижу дома, они перечитали половину Гарвардской библиотеки. Ведь у них есть ноги! И они могут свободно туда дойти и читать, понимать, думать, писать своё».
Парнем двигал страх того, что он «обречен вечно догонять». Но уже на первом курсе он обнаружил, что на занятиях по философии мог сам ответить и еще троим подсказать:
«И тогда мне стало чуть легче, но точно не скучнее. У меня внутри все равно работал этот двигатель, который постоянно заставлял искать что-то новое и понимать, зачем оно мне. Интерес случайно не появляется, он всегда работает на тебя, подсказывает варианты развития в жизни и профессии. И даже если вдруг я сегодня почему-то начну читать про историю средневекового феодализма, значит, в будущем оно мне зачем-то понадобится».
Никита Трофимович. Фото: Сергей БалайДом там, где ты перестал бежать
В мае прошлого года Никита Трофимович женился. Со своей Надеждой до этого они были вместе почти три года. Говорит, хотели убедиться, что это обоюдное твердое решение.
«Моя жена Надя – мой единомышленник, друг, родной человек и восхитительная женщина. Она меня во многом поддерживает, заботится, хранит, любит наблюдать, когда у меня горят глаза, подталкивает к действию, когда надо, но и может вовремя «заземлить», вернуть меня из фантазий и волнений в реальность. Это оберегает меня от глупостей и ошибок», – на одном дыхании объясняет Никита.
И признается, что ему «очень приятно и важно быть мужем»:
«Это очень перестраивает твой взгляд на жизнь. Для меня было сложнее всего приучиться, что я теперь не один. Не в том смысле, что у меня есть помощник и друг – а в том, что я теперь не могу решать свои проблемы путем бегства. Когда человек один, у него есть внутри такая опция: «Мне тут не рады, пойду-ка я отсюда». Можно бросить институт, сменить место работы, отложить книгу, которая тебе не нравится. Впустить мысль о суициде в голову, начать пить. А когда ты в близких отношениях, то понимаешь, что убежать – это от слабости, страха и эгоизма. Для меня это такой звоночек: если хочется бежать, значит, ты недостаточно вкладываешься в отношения. Ты можешь решить эту трудность вместе с женой, а можешь думать, что тебе не рады… Я предпочитаю вкладываться и решать проблемы вместе, я очень дорожу близостью, подлинным контактом со своей женой».
«Инвалидность – пространство вроде города. Там можно не находиться»
«Меньше всего мне нравится быть спикером об инвалидности, – говорит Никита. – Но у нас в стране, как говорят в спорте, «короткая скамейка запасных». Людей, которые говорят на эту тему, не так много. И я их всех знаю. И другие нас всех знают. И потому рано или поздно обращаются и ко мне. Я – молод, образован в области социальных наук, умею формулировать мысли, говорить. И мне не нравится все, что было сказано до этого, поэтому готов говорить и об инвалидности».
Было время, когда ему казалось, что «права человека – это единственный язык, на котором стоит говорить об инвалидности». Поэтому он и стал правозащитником.
Вторая ипостась Никиты – социальный ученый, потому на многие вещи, в том числе и на собственную инвалидность, он смотрит через эту призму:
«Я решил посмотреть на инвалидность как на пространственный объект. Мне кажется, что инвалидность возникает только в системе, где есть связь между языком (в котором есть категория инвалида, а еще раньше – категория нормы и здоровья/болезни), где есть врач, который проводит экспертизу и назначает меня инвалидом, где есть люди, которые кодируют одних как здоровых, а других как инвалидов (хотя есть и те, кто несмотря на болезнь не кодируются как инвалиды, например, люди с болезнями внутренних органов, которые не видно), где есть неблагоприятная среда (инвалидам трудно жить в городе). И только в такой ситуации возникает феномен «инвалидности». Категория «инвалидности» существует только в подобных координатах», – поясняет свою идею Никита.
«В свое время польский правозащитник Марек Новицкий говорил о том, что понятие прав человека возникает исключительно в отношениях между человеком и государством. Нет отношений – нет прав человека. Так же и с инвалидностью: ее нет, если есть другой язык, нет неблагоприятной среды, у человека есть возможность полноценно вовлекаться в социальную жизнь, несмотря на болезнь».
Комикс как метафора социального
В детстве Никита был «почемучкой» – таким и остался. И этот живой интерес к миру проявляется еще в одном его увлечении – комиксах. Казалось бы, детская забава: рассматривать картинки, представлять себя в роли супергероев. Но для Никиты комиксы – увлекательный материал, в котором архетипы и сюжетные ходы наглядны, но до конца так и не изучены.
Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему большинство героев в комиксах использует не летальное оружие, а лишь то, которое может защитить? Почему многих супергероев тренировали ниндзя? Или почему Бэтмен по сюжету – миллионер и богач?
«Все просто! Бэтмен или Тони Старк – богатые люди. В США военные должны были отчитываться о своих разработках в налоговую службу и Сенат, а миллионеры, такие как Говард Хьюз, не должны были, могли скрыть свои разработки. И потому они занимались разными тайными проектами, в том числе, и по заказу военных», – объясняет Никита.
История этих супергероев началась в 1938 году, но люди до сих пор не представляют, что может говорить эволюция персонажей комиксов о реальности повседневной жизни. От героев в виде пришельцев и инопланетян мы пришли к героям типа Человека-Паука: он живет в Нью-Йорке и начинает любой разговор с фразы: «Это я – ваш дружелюбный сосед».
«Супергерой переместился на нашу лестничную клетку. Это очень интересно с точки зрения социальной антропологии», – поясняет Никита. Как и то, почему люди любят истории про обаятельных разбойников или жуликов – вроде Робина Гуда или Остапа Бендера:
«Они дарят нам ощущение справедливости: воруют не у тебя, а значит тот человек, которого это коснулось, заслужил. Ты можешь сказать, что ты – лучше. Вор изобретательный, а те, кто попадаются на его удочку, глупые. Ты – умней. Если благородный разбойник Робин Гуд тебя не трогает, значит, ты тоже благородный человек».
Иногда человек не учится иначе как шоком. И такие «сомнительные» герои на самом деле оказываются «нашими учителями»:
«Нас надо обмануть, показать некое жестокое чудо, как Бендер показывал всем, с кем делил свои странствия: есть другой мир, веселый, авантюрный, не обыденный, не мещанский. Да, в нем могут побить, в нем можно голодать – но он все равно интересней. И только выдернув человека из его привычных рамок, можно научить его чему-то новому. В Таиланде слонов гладят кирпичами, потому что иначе они не чувствуют. Иногда человеку необходим жесткий урок, чтобы начать чувствовать что-то новое».
«Не существует априори низких жанров. Всё зависит от умения и желания считывать разные слои произведений, но для этого надо читать, смотреть, слушать. Стоит ли любить Шишкина только за то, что он классик? Или не любить комиксы лишь за то, что они массовые? Гораздо интересней подумать, что за этим стоит, применить к комиксам социологические, литературные, социолингвистические инструменты анализа. И тогда можно в «Докторе Хаусе» найти наследие философии Сократа и Сартра, интересные мысли о норме, а в Халке – аллюзии к Стивенсону и его «Таинственной истории…» Или понять, почему первый темнокожий супергерой был пуленепробиваемым», – говорит Никита.
Комиксы не слишком прижились в наших широтах – вместо них более модным жанром стал «графический роман».
«Но по сути, это ведь и есть комикс! Люди поняли, что комиксы могут быть неглупыми и даже интересными. Но признаться в том, что ты читаешь комиксы, может быть кому-то неудобным. Это как признаться, что читаешь книжки для детей. А вот сказать, что читаешь графический роман или графические новеллы, звучит куда более «серьезно», – поясняет Никита.
Спрашиваю, неужто он и на обычные жизненные ситуации смотрит через призму социологии?
«А как же! – смеется Никита. – Например, мне интересно смотреть на то, как форма стола при игре в «Мафию» влияет на то, кого убивают первым. Конечно, своим друзьям я об этом не говорю, а то больше не позовут».
Медиа порождают чувства растерянности. И это опасно
Каким бы «страшным» не казалось многим современное искусство, ему далеко до медиасферы.
«Сейчас всё может быть ложным. В новостях присутствуют фантазии и конспирология. На одном и том же канале могут идти новостные выпуски и передачи о том, есть ли связь между пришельцами и Третьим Рейхом. И когда нет грани, ты понимаешь, что выдумкой может быть всё. Всё может быть нарисованным», – говорит Никита.
Люди все меньше доверяют информационным сообщениям, а голова у них при этом «так и не включается».
«Когда все скатывается к вопросам «Кто заплатил и кому это выгодно?», это очень рассыпает сознание. Нет ясности, связности. И это опасней любого искусства. Любой фильм можно выключить. А вот когда это транслируется в новостях, люди так или иначе воспроизводят эти паттерны, даже если у них нет телевизора. Тебе пересказывают, с тобой спорят. Про курс доллара или Украину. И ты хоть десять раз не смотри телевизор, все равно проникаешься этим. И не знаешь, кто прав. Или придумываешь мир, в котором одни правы, другие – нет. И в итоге мы теряем навык анализировать сказанное, а вместо этого анализируем людей, которые это говорят», – поясняет свою точку зрения Никита.
Это не деградация – это состояние растерянности, «когда тебе вдруг приходится решать что-то самому»:
«Больше нет людей, которые расскажут, что правильно, а что нет. Потому что и они смотрят на мир сквозь призму своего когнитивного искажения. Хотел бы я сказать, что это делает людей взрослыми, но сомневаюсь. Скорее – это делает людей более испуганными».
Источник http://journalby.com/
-
-
Шнурки ботинок надо завязывать самому
Снятая в 2011 году комедия уже получила высокую оц.. Читать далее+ -
Никита Спирин: Как стать дипломированным ди-джеем
Никита Спирин -- инвалид-колясочник. Болезнь не ст.. Читать далее+ -
В Ростовской области в театре играют и актеры, и здоровые дети, и особенные
Особенные дети в Ростовской области теперь не толь.. Читать далее+
Похожие статьи