Татьянин день

puls-strasti-1600×1200

Эту историю прислал наш читатель. Если Вы считаете, что именно она должна получить приз, ставьте «Мне нравится» и делитесь со своими друзьями в социальных сетях. Ту историю мужества, которая заработает больше ретвитов, лайков и прочих плюсов за две недели, мы наградим премией в 2000 рублей. Между тем, конкурс «История мужества» продолжается! Присылайте свои рассказы о том, как Вам и Вашим близким удалось научиться жить с травмой, оправиться от большого горя или преодолеть невероятные трудности. Ждем писем и фотографий на neinvalid@pravmail.ru .
Ваша редакция.

_________________________________________________________

Конкурс «История мужества»

«Отправляю вам сокровенное, очень личное. Понимаю, что написанное не очень оптимистично, даже грустно. Это реальные события. Я хотела сказать, что не надо бояться любви, прятаться от нее. Счастья достоин каждый, даже если счастье так недолговечно.»

Утро складывалось на редкость удачно: я не проспала, у меня ничего не болело, каша получилась в меру подсоленная и не очень густая, именно такую любит дочка.

Да и зеркало на этот раз было ко мне весьма снисходительным: предательские морщинки, если не очень улыбаться и не прищуривать глаза, почти незаметны. Даже седина, которая все настойчивее пробивается на висках, не очень огорчила. Ведь сказала мне парикмахерша: «Ваша седина, женщина, еще как родинка».

«Ты ищи себя, любимый мой,

Пока еще не поздно.

Ты найдешь себя, любимый мой,

И мы еще споем», — донеслось из транзистора на кухне. Споем или не споем, еще неизвестно, а то, что мелодия будет звучать в голове целый день – это уже точно. У меня всегда так: что услышу с утра, то и напеваю. Говорят, это свойственно впечатлительным натурам.

На работу я пришла за полчаса до начала смены. Но Татьяна уже сидела за столом и ела свежую капусту, отрывая сочные листья от целого кочана.

В отличие от меня, она не была в столь радужном настроении, и раскрытый томик любимых стихов, как спасение от печалей и горестей, был явным тому подтверждением.

— Опять козий рацион? – весело спросила я вместо приветствия.

— Ты ничего не понимаешь. В капусте много витаминов и вообще она полезна для пищеварения, — резонно ответила Татьяна, продолжая отламывать хрустящие листья.

— Ладно, уговорила, кочерыжку оставишь мне, будем жевать вместе.

— Долго придется ждать, до кочерыжки я доберусь часам к трем, а специально вырезать ее для тебя не собираюсь, потому что таким тупым ножом, как у нас, я вырежу ее еще позже.

— Без любимой кочерыжечки придется мне работать,- пропела я на мотив назойливой мелодии.

Татьяна усмехнулась и стала доставать из стола не законченную вчера работу, явно давая понять, что не расположена к продолжению диалога.

— Тань, — не унималась я.- вчера одна знакомая рассказала мне по секрету, что она…

— Подожди, — резко оборвала меня Таня на полуслове,- подожди. Это же по секрету! А если я тебе доверяю какую-нибудь тайну, ты ее с такой же легкостью рассказываешь другим?

Вот это оборот… Совершенно обескураженная я попыталась как-то оправдаться, но совсем увязла в нелепости своих аргументов.

— Ладно, ты права,- наконец сдалась я, теперь за тобой право либо доверять мне по-прежнему, либо… Урок ты мне преподнесла отличный, и я все поняла и усвоила с первого раза.

— И не обиделась? – спросила Татьяна мягче.

— А вот этого ты от меня не дождешься.

Татьяна доверяла мне по-прежнему. Но урок стал действительно поучительным на всю жизнь.

С той поры все тайны и откровения, доверенные мне, хранятся в душе как самое заветное и неприкосновенное, хотя это так непросто – носить в себе чужую боль и чужие радости.

Но одну Танину тайну мне хочется открыть. Вот уже почти двадцать лет как нет Тани. Она ушла тихо и безвозвратно. И ее тайна стала памятью о ней, а память осталась жить в сердцах добрых людей, всех тех, кому живется так же непросто, как жилось такой слабой и такой сильной Татьяне.

О том, что Таня влюбилась, я догадалась сразу и непонятно как. Может просто женскому сердцу дано улавливать тонкие нити надежды на счастье, которые обволакивают влюбленного, делая его добрее, восторженней, красивей, безрассудней.

Они встретились случайно. Он шел навстречу по безлюдной улице, увидев ее, остановился и сказал: «Идет девушка с красивыми грустными глазами. А вы знаете, мне тоже очень невесело».

Глаза у Татьяны были действительно великолепны. Страшная болезнь изуродовала ее тело, но невероятные огромные черные глаза – не тронула.

Он проводил ее до дома и всю дорогу рассказывал о своей жизни и своих проблемах. Рассказывал откровенно, не таясь, как доверяют случайному попутчику в твердой уверенности, что повторная встреча с ним и сожаления о сказанном исключены.

Татьяна слушала его так, как умела это делать только она. Сейчас, когда утихла жгучая боль потери, мне не хватает Тани прежде всего как умного, доброго собеседника. Она выслушивала меня не ради приличия, любопытства или смакования чужих проблем, а из желания помочь. Бывало, я говорила взахлеб, изливала на неё всю свою горечь, а она останавливала меня:

-Не горячись, еще не все потеряно, давай попробуем сделать так…

— Таня, ну как ты не понимаешь, это невозможно…

— Ну хорошо, а если поступить так?..

И она помогала мне делом или советом, а иногда и просто тем, что давала возможность выговориться, не страшась, что об этом узнает кто-нибудь ещё.

Наверняка так же она слушала и его. Возле её дома они расстались. Он ушел с легкой душой. Ушел в свои дела, в свою жизнь, а она осталась…

Осталась с невыразимой тоской и отчаянным желанием увидеть его еще хотя бы раз в жизни.

Она искала случайных встреч на автобусных остановках, у заводской проходной.

Татьяна была всегда сильной, она реально смотрела на жизнь, знала, что многие земные радости для нее невозможны. Но сейчас с ней происходило что-то невероятное.

— Это какое-то безумие, — повторяла она.

На другой день мы вместе с ней пошли на автобусную остановку в надежде встретить его после дневной смены. По тому, как побледнела Татьяна и, судорожно вцепившись мне в руку, потянула за угол дома, я поняла, что это он.

Высокий, смуглый, с правильными чертами лица, он показался мне человеком самоуверенным и даже резким, и я сразу отнесла его к разряду любимцев женщин.

Подойти к нему и на этот раз Таня не решилась. Обратно мы шли молча. Настороженно поглядывая на меня, Татьяна ждала моих слов как приговора.

— Тань, я боюсь таких мужиков. Он слишком красив, — начала я осторожно.

Татьяна молчала.

— Тань, ну давай что-нибудь придумаем. Найдем кого-нибудь попроще…

Опять тишина.

— Тань,….

И тут она не выдержала.

— Да все я понимаю! Все! Но я не могу без него. Это ты понимаешь? Я должна его видеть, говорить с ним. И я подойду к нему сама. Ты слышишь, подойду. И не осуждай меня…, — она почти кричала, и по щекам ее катились слезы.

Отчаяние ее было столь велико, что я не посмела что-либо возразить.

Они стали встречаться. Каждое утро я с тревогой заглядывала ей в глаза, боясь увидеть в них боль и печаль. Я была в ответе за все, что происходило между ними. А Татьяна была счастлива.

Он приходил к ней по вечерам. Она тихонько открывала дверь, боясь разбудить спящих родителей, и они на цыпочках пробирались в ее комнату. Там она кормила его наспех приготовленным ужином, и они говорили, говорили до утра.

— Ты знаешь, он назвал меня маленькой мышкой, — смеясь, рассказывала она.

— А ты и есть мышь. Грызешь свою капусту каждый день, скоро на зерно перейдешь, — ворчала я, стараясь скрыть тревогу за ее хрупкое счастье.

Но все было прекрасно, и счастливая Татьяна сообщала:

— Ты знаешь, ему тоже очень нравится песня «Плот» в исполнении Юрия Лозы. Мы слушали её много-много раз и даже подпевали.

— Молодцы, устроили хор Пятницкого. Как родителей-то не разбудили?

— А мы очень тихо, даже тише, чем шёпотом, а иногда просто жестами, — смеялась она.

— Какие таланты пропадают. Мастера пантомимы, да и только.

Вскоре родители догадались о ночном визитере. В семье поселилась тревога.

— Доченька, — осторожно спрашивала мать, — он не обижает тебя, не охальничает?

— Да ты что, мама, он хороший, я люблю его.

Но тревога росла, особенно после того как он несколько раз пришел пьяным.

— Таня, а вдруг он алкоголик,- начинала я разговор.

— А я ему помогу в этой беде. Ведь в тот вечер, когда он со мной, он не пьет. Это уже маленькая моя победа.

Он продолжал приходить. Приходил к ней, как на исповедь, как к чистому роднику.

С ней он становился таким, каким ему хотелось быть: великодушным, всесильным, снисходительным. Он говорил ей о маленьком домике на окраине, где они могли бы жить, об огороде, где выращивали бы морковь, капусту и цветы, много цветов.

А ранним утром они уходили бы в лес, по грибы, ведь он и она так любят свежесть лесного дыхания, заливистый пересвист птиц, шелест листвы. Нет, он не обманывал ее, когда говорил об этом. В тот момент ему наверняка хотелось, чтобы все было именно так. Это была несбывшаяся мечта о счастье, тихой семейной радости.

Обострение болезни началось внезапно. Татьяна крепилась до последнего, но силы как-то сразу покинули ее. Последние недели она провела в больнице. Прогнозы врачей были неутешительными, а так хотелось чуда, так хотелось выздоровления.

Утром я пришла к ней в палату с доброй вестью.

— Таня, вчера к тебе домой приходил гость… Он очень встревожился, когда узнал, что ты в больнице, долго расспрашивал о твоем самочувствии и обещал обязательно навестить тебя.

Татьяна внимательно посмотрела на меня, словно убеждаясь в правдивости сказанного, а потом улыбнулась:

— Ну и ладно. Значит все хорошо.

Она потянулась за расческой, но сил не хватило, и, смущенно взглянув на меня, словно извиняясь за беспомощность, откинулась на подушки.

Сглотнув подступивший к горлу ком, я предложила:

-Давай я причешу тебя. Здесь очень маленькое зеркало, тебе самой будет неудобно.

Она кивнула и отвернулась к окну.

Я стала рассказывать о работе, о доме, о знакомых, о погоде…

Татьяна почти не слушала. Она сидела неподвижно, задумчиво глядя в окно, и только случайные шаги в коридоре заставляли её вздрагивать и напряженно вслушиваться.

Боясь нарушить цепочку её мыслей, я замолчала. В палате воцарилась гнетущая, пугающая, рвущая душу, но такая необходимая в тот момент тишина.

Неожиданно Татьяна взглянула на меня, слабо улыбнулась и едва слышно произнесла:

— Что-то мне сегодня немножечко похуже.

Я-то знала, что означает это «немножечко похуже». Не помня себя, я сорвалась с места, бросилась в кабинет врача. Мне казалось, что врач слишком медленно встает из-за стола, что слишком медленно идет, слишком медленно дает указания медсестре. Что все СЛИШКОМ медленно…

Кислородной подушки не хватило. Принесли огромный кислородный баллон. Молодой парень, устанавливая этот баллон в палате, что-то говорил медсестре.

Услышав мужской голос, Таня с трудом подняла тяжелые набухшие веки и повернула голову в сторону говорящего…

Я стояла, словно оцепенев. В голове был невообразимый шум, сквозь который до меня донеслись слова медсестры:

— Говорите с ней, говорите. Она еще слышит.

И я закричала:

— Таня, Танюша, он любит тебя, любит, и ты его любишь. Ты счастливая, Таня. Слышишь, Танюша, ты счастливая, запомни это, ты счастливая…

Он пришел в день похорон. Долго сидел у гроба. Сидел молча, сжав до побеления кулаки. Кто-то спросил:

— А вы как знали Таню?

— Я друг её,- ответил он и, помолчав, добавил, — очень близкий друг.

Автор: Лидия Радыгина



There are 4 comments

Add yours
  1. Е Быкова

    Статья неоправданно растянута,трудно определить главное,из-за многословия так и не понятно, что произошло с гл героиней

  2. Елена

    Красивая история. Но согласна с Еленой, ее бы выстроить сюжетно, расставить акценты и тогда все было бы понятно.


Добавить комментарий для Е Быкова Отменить ответ

*