Против течения

Сергей Пунько — белорусский и российский спортсмен, четырёхкратный паралимпийский чемпион по плаванию, многократный чемпион мира. На играх в Лондоне в этом году Пунько взял на разных дистанциях золото, серебро и бронзу. Также у него – 10 призовых медалей за две предыдущие Паралимпиады. Десять лет назад он выступал среди здоровых спортсменов. Потом стал участвовать в соревнованиях среди слабовидящих. А сейчас полностью перешел в инваспорт. Потому что с каждым годом чемпион Сергей Пунько теряет зрение – и есть версия, что в том числе и из-за колоссальных физических нагрузок. Но он плывет: как сам говорит, «против течения». Против течения болезни. Его заболевание прогрессирует, на сегодняшний день оно неизлечимо.

Мы договаривались об интервью по телефону. У Сергея приятный, доброжелательный голос, в нем чувствуется спокойствие и уверенность. Иногда он улыбается в трубку, и я слышу радость, скромную, тихую, чистую. За 10 минут до встречи увидела его на улице и легко узнала, вспомнив одну из фотографий в Интернете. Сергей шел один, осторожным, но уверенным шагом, с небольшой сумкой через плечо. Двигается неторопливо, то ли чуть сгорбившись, то ли боясь делать лишние движения, и в то же время как-то грациозно, плавно. Высокий. Сильный. Хрупкий. Но прежде всего — невероятно уставший.

Программа Паралимпийских игр очень длинная — девять дней (другие соревнования идут три-четыре дня, максимум пять). Сергей был среди тех, кто стартует на много дистанций, выкладываясь все это время: два дня стартует, день отдыха, два дня опять стартует, потом снова отдых – с тренировками утром и вечером. Все это он рассказал в начале интервью. Но рассказал так, как будто в этом не было ничего особенного. Кажется, и сам останавливаться на этом надолго не хотел.

Поэтому мы начнем публиковать интервью вопреки всем правилам журналистики: с середины. Когда началось самое интересное.

-Сергей, я правильно понимаю, что тренировки плохо сказываются на вашем здоровье, на зрении в частности?

-Мне сложно сказать, как они сказываются на зрении. Когда ты по 5 часов в день проводишь в воде и плюс 2 часа в зале, то, наверное, это плохо влияет, не знаю. Зал точно вреден для зрения. Насколько вредна тренировка в воде, не знаю. Что касается остального организма – все мои болячки начали вылазить уже после 23 лет. Это хронические травмы плеч, спины. Ну а обо всем, что дальше вылезет, потом уже расскажу (смеется).

-И как Вы относитесь к этому? Получается, беречь себя не надо?

-А как беречь? Если будешь беречь себя, то, соответственно, не будешь показывать результаты. Если не будешь выкладываться полностью на тренировке, то и на соревнованиях не сможешь хорошо выступить… В девяноста процентах случаев, если форс-мажора не случилось, не заболел, показываешь на соревнованиях то, что наработал на тренировке. Поэтому жалеть себя… (с неодобрением).

-Вы не жалеете себя?

-Ну нет, не жалею. Если бы жалел, в свое время не плавал бы и марафоны в открытой воде, которые очень сильно подкосили спину. Ну а что там дальше подкосит, после 40 лет посмотрим.

-Вас это не пугает, Вы к этому очень спокойно относитесь?

-Ну, уже поздно пугать (весело смеется). Уже это случилось, сейчас сложно что-то сделать. Три недели спина болит, не могу согнуться, нужно полтора месяца, чтобы пролечить, проколоть спину, и так каждый год. То есть вместо отдыха месяц-полтора залечиваешь травмы.

-Сергей, а как Вы видите мир, насколько он четкий?

—(волнуется) У меня болезнь такая, дистрофия сетчатки, причем центральной части. Например, если я смотрю на объект прямо, как мы смотрим обычно, то я его не вижу, у меня вообще мертвое пятно, ничего нет. Если смотрю повыше, то вижу. То есть периферическое зрение нормальное, а центра нет. И поэтому получается, что нет у меня размывчатого или белого. Я не могу рассмотреть людей вдалеке, вижу, что кто-то там есть, но, кто конкретно, не знаю. Вас вижу нормально, потому что вы близко сидите. Коррекции мое зрение не подлежит. Если бы можно было вылечить, я бы уже вылечил.

-Это всегда так было?

-Раньше видел нормально, до 9-10 лет. Просто мне долго не могли поставить диагноз, вплоть до 99-ого года, до 18 лет. Когда оно уже упало, тогда только поставили диагноз и начали поддерживать. Если бы начали лечение на том уровне, то, в принципе, зрение могло бы и не настолько сильно ухудшиться. Оно потихонечку падает, а прогнозы… Кто-то говорит, что можно потерять зрение в 25-30 лет, а можно и всю жизнь прожить с таким. Но вообще это заболевание прогрессирующее. Вот. Вот так (грустно усмехается). Раньше, конечно, расстраивался сильно: к доктору сходишь и все, и сидишь день-два. Ну а сейчас уже… Наверное, когда тебе постоянно одно и то же говорят, привыкаешь к этому, смиряешься и уже меньше внимания на это обращаешь. Каждые полгода проходишь обследование, пролечиваешь, поддерживаешь. Это пока все, что можно сделать. Если можно будет что-то еще сделать в будущем, то будем делать.

-Раньше вы тренировались со спортсменами без инвалидности, а потом перешли в инваспорт…

— До 2003 года я выступал только среди здоровых, а уже после этого до 2006-2007 года совмещал. Тренировался, как и сейчас, со здоровыми. Совмещать уже не получается, потому что для стайера мне нужно плавать, как раньше плавал, 5-10 км, а здесь спринтер — 400 метров, 200 метров, поэтому подготовка совершенно разная. Одно время, когда совмещали, ни там не получалось совсем хорошо, ни здесь. Поэтому перешли.

-Я знаю, что ваш отец очень поспособствовал переходу?

-Ну да, это он первый увидел Рому Макарова по телевидению после Сиднея (Роман Макаров – также спортсмен с нарушением зрения, паралимпийский чемпион на 100-метровой дистанции баттерфляем, защищает этот титул с 2000 года – Прим.ред). Они с мамой обсуждали, мама была против, а я как-то и не знал об этом. Потом она смирилась или что. Решили попробовать, ну и попали.

-Это был сложный этап?

-Первое время да, сложный. (Думает). Инвалиды с детства учатся в специализированных  интернатах, они видят все это с ранних лет и знают, что это. Я никогда не видел и не знал, в обычной школе учился. И поэтому, когда в первый раз приехал на соревнования в Германию и увидел там 600 человек, кто без рук, кто без ног, кто вообще ничего не видит, для меня это вообще был шок. В воде не скажешь, что ноги нет или что там, а когда они раздеваются, то налицо все эти… Ну, ты видишь, у кого чего нет…И поэтому первые несколько дней я даже ходил плавать в другую ванну. Мне как-то очень не по себе это было. Такая реакция не только у меня одного, она абсолютно у всех, кто в первый раз приезжает на соревнования. Потом 2-3 дня проходит, и это перестает быть шоком, начинаешь спокойно к этому относиться, привыкаешь наверное.

-Это как-то изменило Ваше отношение к людям с инвалидностью?

-Изменило. Раньше увидишь человека с инвалидностью и не то чтобы сторонишься, но все равно он для тебя как белая ворона. Сейчас смотришь на него и не видишь его инвалидность, как раньше. Просто видишь другого человека.

-Вы согласны с тем, что хорошего воспитания не бывает без определенной доли насилия, что мягкостью высокого результата не добиться?

-Да, полностью согласен. У меня первый тренер не то что прилагал определенную долю насилия (смеется), он очень жесткий был. Я частенько и наказание физическое получал, в разумных пределах конечно. И в упоре лежа по 30 минут стоял, и приседал по часу — и такое было. Наверное, это необходимо. Сейчас я смотрю, что тренера и не кричат,  и не ругают, и дети уже не так воспринимают, наглее, что ли, становятся. Хотя на тот момент мы наобижались на него, но когда вырастаешь, адекватно к этому относишься. Физические меры воспитания не должны применяться к взрослым спортсменам. Да, тренер может наорать, заставить переплыть, но  взрослый человек знает, что ему надо, и он это делает. Когда переходный период, лет в 18, должна быть очень тонкая грань, когда надо применять методы воспитания, а когда нет.

-Журналисты и простые люди часто пишут в своих статьях или блогах, что они посмотрели Паралимпийские игры и после этого поняли, как мало они достигли в жизни как люди. Что Вы думаете об этом?

-Мне сложно судить. Ну а кто им мешает самореализовываться? Ну да, у кого-то получается, у кого-то не получается. Просто надо на примере тех же паралимпийцев или олимпийцев не то что учиться, а… (ищет слово).

-Воодушевляться?

-Да, воодушевляться. Посмотреть, что можно достигать чего-то, независимо от того, имеешь ты ограничения по здоровью или не имеешь. Если в одной отрасли не получается, нужно не зацикливаться, другое пробовать. Я считаю, что это неправильно — укорять себя, если увидел, что кто-то там чего-то достиг. Ну да, достиг, а ты зато в другом преуспел. Не могут все одинаковыми быть, все успешными. Кто-то Нобелевскую премию получил — не все же ее получают, хотя все стремятся, и не думаю, что они все убиваются.

— Моя приятельница-американка считает, что у нее есть привилегия: она белая, родилась в семье из среднего класса, здорова. Она считает, что все это ей помогает добиваться успеха, облегчает ей путь. Как, по-Вашему, что можно считать привилегией в жизни?

-Привилегия – это везение: когда ты ничего не делаешь, и все хорошо (смеется). Каждый сам создает себе привилегию. Это ваша приятельница так считает, а я не согласен, что она белая и это ей помогает. Кто-то черный, и ему это наоборот помогает в некоторых отраслях, например, его с работы не уволят, потому что сразу скажут, что это дискриминация. Смотря с какой позиции судить.

-Вы себя ощущаете частью этого мира?

-Я стараюсь быть в одно и то же время и составной частью, и отдельно. Стараюсь быть индивидуумом, но не отделяться от общества, иметь всегда свое мнение, а не плыть по течению.

Автор: Анастасия Хохлова

Фото предоставлено: Паралимпийский комитет России

There are no comments

Add yours

Отменить ответ

Comment

Name

Email

Url

Введите код с картинки (CAPTCHA) *