Никаких оправданий: «Ты будешь тем, кем захочешь» — интервью с парашютистом Игорем Анненковым

На счету Игоря порядка 30 прыжков. Это можно было бы считать средним результатом, если бы не ДЦП и годы борьбы за своё право быть в небе. Читайте историю этого удивительного человека в нашем интервью.

Прекрасное далёко

— Здравствуй, Игорь! Рада, что ты в спецпроекте Лайфхакера.

— Привет, Настя! Спасибо за приглашение.

— Расскажи о своём детстве.

— Я из города Гомель Республики Беларусь, но лет до шести мы с родителями фактически жили в Евпатории. Это прекрасное место с особым ритмом жизни (по крайней мере, в то время). Несмотря на постоянное лечение, детство было чудесным. Проза жизни началась потом, в 1990-е.

— Родители бросили все силы на то, чтобы поднять тебя на ноги?

— Да, и не только они. Бабушки, дедушки, дядя очень помогал.

Но надо отдать должное мудрости и терпению мамы и отца. Был такой случай. Когда врачи поняли, что я могу пойти, только нужен стимул, отец купил большую импортную машину с педалями. Помните, были такие? Она стоила 90 рублей — в советское время большие деньги. Он не заплатил за квартиру, но купил эту игрушку.

Машину оставили в одном конце комнаты, меня — в другом и сказали: «Вот тебе машина — иди возьми». Я пошёл. По стенке, но пошёл.

— За что ещё ты благодарен родителям?

— Нельзя говорить ребёнку (неважно, здоров он или нет), мечтающему стать космонавтом, что это невозможно, что в космос летают единицы. Он сам поймёт, как это сложно. Хочешь быть космонавтом? Будешь! Хочешь быть лётчиком? Будешь!

Ты будешь тем, кем захочешь.

Именно такого принципа придерживались мои родители и никогда не ограничивали меня в моих желаниях и стремлениях. И не потакали слабостям.

— То есть?

— То есть, если был гололёд и я говорил отцу, что не могу куда-то пойти, так как скользко, он отвечал: «Дальше земли не упадёшь. Упадёшь — поднимешься и пойдёшь дальше». Поэтому сейчас, например, когда я беру билет на поезд, мне всё равно, какая у меня полка — нижняя или верхняя.

У моего друга такие же проблемы со здоровьем, как у меня. Но его родители под грузом комплекса вины создали для него тепличные условия: гараж рядом с домом, дом рядом с магазином. Это сыграло с ним злую шутку: человек уже не может отказаться от созданного однажды комфорта и только в этой зоне чувствует себя в безопасности.

— Игорь, где и как ты учился?

— Я не ходил в детсад, поэтому впервые столкнулся с системой в семь лет, когда пошёл в школу.

В 1982 году не было коррекционного образования. Был специнтернат — здание с решётками на окнах, с дверьми, закрывающимися только с одной стороны. Перед школой меня с мамой пригласили на освидетельствование, чтобы определить, могу ли я учиться в обычной школе.

Часа четыре мне задавали различные вопросы. Я ответил на все, кроме одного. Мне показали картинку с грушей и свёклой. Я знал, что это груша, из неё варят компот, она растёт на дереве, а это свёкла, из неё готовят борщ. Но не знал, что груша — это фрукт, а свёкла — овощ. Мне просто об этом никогда не говорили. Это было достаточным основанием для тёти-врача, чтобы декларировать: «Только специнтернат».

У врача на столе стояла хрустальная чернильница. Услышав её «вердикт», моя мама сказала: «Я тебе сейчас эту чернильницу на голове разомну, и ты сама туда поедешь». Под давлением перспективы получить чернильницей по голове, тётя-врач тут же подписала направление в обычную школу.

— Куда ты пошёл после школы?

— По первому образованию я зубной врач, но со стоматологией не сложилось. После смерти отца его друзья пригласили меня работать на ювелирное производство. Пришлось освоить ещё одну специальность.

Это очень ёмкая профессия, требующая ангельского терпения и высокой степени ответственности. Это и слесарь, и художник. Она многому меня научила. До ювелирки, например, я не знал, что могу быть левшой. Но человек — такая универсальная обезьяна: всему научится, если захочет. 🙂

— Даже летать? 🙂

— Чему угодно!

Шлем чемпиона

— Игорь, как в твоей жизни появился парашютный спорт?

— Это давняя история. В конце 1980-х — начале 1990-х были популярны так называемые подвалы — качалки. Мне не хватало физической силы, я очень хотел ходить в зал. Но для этого нужна была справка. Я понимал, что ни один невропатолог ни в одной поликлинике мне её не даст. Тогда я пошёл на хитрость — принёс справку с ветеринарной печатью.

Конечно, подлог сразу раскрыли — долго смеялись. Но тренер сказал: «Либо ты убежишь через три дня, либо добьёшься всего, чего хочешь». Я остался.

В один прекрасный день я, как всегда, сидел на физкультуре (не было допуска к занятиям) и смотрел, как одноклассники мучительно сдают зачёт по подтягиваниям. На пятёрку нужно было одолеть перекладину 5–7 раз. Сидел, сидел, а потом спросил учителя: «Можно я?». Он разрешил. Я подтянулся 25 раз. В спортзале повисло гробовое молчание. Никто не ожидал от меня такого. Учитель сказал: «Можешь повторить?». Я ответил: «Да, дайте только отдохнуть несколько минут». На следующий день у порога «подвала», куда я ходил, были все мальчишки из моего класса. 🙂

С этого случая началась моя дружба с учителем физкультуры Усовым Николаем Николаевичем. Он был совершенно не похож на типичного физрука. Оказалось, он пришёл к нам в школу после распада гомельского аэроклуба. Николай Николаевич был мастером спорта СССР. У Усовых вся семья «парашютная»: отец Николая Николаевича — заслуженный тренер Республики Беларусь, его братья также прыгали.

Узнав его биографию, естественно, я пришёл к нему с вопросом: «А я смогу прыгать?». Он ответил, что при соблюдении определённых правил и установок это возможно. При этом он сразу сказал, что круглый десантный парашют не для меня, но спортивный — вполне. Тем более он красивее, более управляемый и менее травматичный.

Николай Николаевич много мне рассказал о парашютном спорте. Например, что при помощи тренировок в аэротрубе, имитирующей скорость потока в небе, можно много добиться. Но, к сожалению, не успел привести меня на лётное поле.

— Что случилось?

— Однажды я пришёл к нему, он открыл дверь, но не пригласил меня в дом. Попросил подождать его на лестнице: «У меня есть для тебя подарок».

Он вынес мне свой чемпионский шлем и сказал: «Наверное, я не успею тебе помочь. Но пообещай, что дойдёшь до обреза самолёта и на первый прыжок возьмёшь с собой этот шлем». Я ничего не понял, но пообещал.

Через три месяца я узнал, что Николай Николаевич умер: у него был рак. После его смерти я не знал, смогу ли когда-нибудь прыгнуть… Но однажды спустился в подвал, разбирал детские книги, и мне под ноги упал журнал ДОСААФ. Я открыл его, а там фотография Николая Николаевича. Я понял, что это знак свыше.

— Помнишь свой первый прыжок?

— Всё помню! 🙂 Ни один из прыжков не похож на предыдущий. Всегда меняются условия, и каждый из этапов прыжка проходит по-своему. Это никогда не однообразно, никогда не приедается.

Первый прыжок у меня был в тандеме на базе аэродрома Ново-Пашково в Могилёве. Высота — порядка 4 000 метров, стандартная для тандема.

Я, как и обещал, приехал на аэродром со шлемом Николая Николаевича. Стоял с ним на плацу. Вдруг ко мне подошёл командир звена парашютной подготовки Юрий Владимирович Ракович и спросил: «Откуда у тебя этот шлем?». Я ответил, что он не мой, это шлем Николая Усова. Он сказал: «Я знаю, чей это шлем, спрашиваю, откуда он у тебя?». Я рассказал. Юрий Владимирович выслушал и позвал свою жену: «Галя, он знает Колю!». (Галина Ракович — мастер спорта международного класса, двукратная чемпионка мира в командном зачёте, абсолютная чемпионка СССР, главный тренер сборной Беларуси по парашютному спорту. — Прим. автора.)

Они пригласили меня к себе в кабинет. Юрий Владимирович открыл шкафчик, а там советская форма и два точно таких же шлема. Они прыгали в одной команде.

— Не страшно было во время первого прыжка?

— Каждый раз страшно. Что такое прыжки с парашютом в представлении обычного человека? Блажь и ерунда! Нет ничего сложного — взял и прыгнул. На самом деле это довольно серьёзная физическая нагрузка.

Плюс страшно всегда — неважно, первый или сто первый прыжок.

С опытом страх, конечно, нивелируется, но я ещё не видел ни одного бесстрашного парашютиста.

Система ограничений

— После первого раза путь в небо был открыт?

— Если бы! Следом был ещё один прыжок в тандеме, а потом я год писал письма в различные инстанции, добиваясь возможности обучаться прыжкам по системе ускоренной подготовки АFF, чтобы в дальнейшем прыгать самостоятельно.

Не люблю приводить в пример другие страны (некрасиво кивать на других), но, если взять ту же Германию, вы удивитесь, с какими нарушениями там можно прыгать с парашютом. В Америке есть парашютист без обеих ног и одной руки (вместо неё протез).

Наши страны серьёзно отстают от западных в вопросе обеспечения прав людей с инвалидностью. Мы стремимся догнать Европу в области безбарьерной среды, но, на мой взгляд, начинать нужно не с этого. Проблема в запретительном характере правовой системы. У нас априори запрещено ВСЁ. Чтобы чем-то заниматься, будь то работа, спорт или хобби, нужно получить индивидуальное разрешение.

Знали бы вы, сколько раз я слышал: «Ты мне справочку принеси, а потом хоть в космос!». При этом юридически я дееспособный и правоспособный субъект: могу голосовать, подписывать документы, осуществлять финансовые операции. Но де-факто не могу свободно решать, чем мне заниматься.

Когда говорят «человек с ограниченными возможностями», нужно задуматься, кем и чем он ограничен? Горький парадокс в том, что ограничивают возможности людей с инвалидностью государство и общество, ратующие за их права. Часто люди не хотят ничем заниматься только потому, что знают, через сколько кругов бюрократического ада им придётся пройти, чтобы добиться своего. А потом белые воротнички в казённых кабинетах удивляются, откуда в инвалидах инфантилизм и приспособленчество?

— Как тебе всё-таки удалось добиться права быть в небе?

— Я познакомился с известной спортсменкой Леной Авдеевой, а она, в свою очередь, познакомила меня со всей парашютной братией России. Лена написала о моей проблеме на парашютном портале. Ребята воодушевились и стали думать, как мне помочь. В конце концов, благодаря усилиям Мансура Мустафина и парашютистов, я оказался в «Аэрограде Коломна». Это ведущий парашютный клуб России, где трудится высококвалифицированный персонал (укладчики, инструкторы, пилоты). Там я начал учиться прыгать сам, точнее в сопровождении инструкторов.

— Это как?

— Это общее парашютное правило: все новички прыгают в сопровождении. Несмотря на то, что все возможные внештатные ситуации отрабатываются на земле, в воздухе может случиться всякое. Инструкторы сопровождают новичков от посадки в самолёт до приземления, вплоть до того, что шнурки завязывают. 🙂

— Парашютный спорт не входит в паралимпийскую программу, но, насколько я знаю, в России есть команда парашютистов с инвалидностью. Зачем?

— Команда есть, она развивается на базе АСТК «Стриж» на аэродроме Киржач. У каждого disability-парашютиста непростой путь к небу, многие из них — воины-афганцы, поэтому команда собралась не для того, чтобы соревноваться с кем-то, а ради преодоления самих себя. Международных соревнований на сегодняшний день нет, но, глядя на прыжки наших ребят, иностранцы удивляются: «Русские все такие?». Отвечаем: «Все!».

— Игорь, о чём ты мечтаешь?

— О самореализации, и не только в спорте. Хочу попробовать себя в общественных организациях, помогать людям ломать «систему ограничений».

— Напоследок пожелай что-нибудь читателям Лайфхакера.

Проживать жизнь праздно — скучно. Найдите свой смысл и не имейте никаких оправданий, чтобы достигать его. Если не знаете, в чём он, просто делайте шаг вперёд. Двигаясь вперёд, вы найдёте его.

— Спасибо за беседу, Игорь!

— Всегда пожалуйста! 🙂

There are no comments

Add yours

Отменить ответ

Comment

Name

Email

Url

Введите код с картинки (CAPTCHA) *