Супермодель Наталья Водянова дала это интервью еще летом в Крымске, через полтора месяца после страшного наводнения. У нее за спиной журчит вода: городской фонтан восстановили после катастрофы буквально на днях. А за моей спиной танцуют люди: волонтеры, которые раньше никогда не были знакомы друг с другом и за полтора месяца стали настоящей командой. Наташа, хоть и очень уставшая, отвечает на любой детский вопрос, пожимает каждую протянутую руку. Она только что вернулась из детдома для малышей с особенностями развития. Девиз площадки — «Игра со смыслом» — украшает ворота, через которые мы, волонтёры, проходили каждое утро и через которые пройдем в тот день в последний раз перед отъездом.
— Действительно, как Вы не устаёте, настолько отдавая всю себя детям?
— Есть люди, которые, правда, наверное, отдают всё своё время и силы благотворительности. У меня есть дети, есть на что отвлечься: работа, любовь, друзья, всё-таки это тоже всё присутствует, это нельзя исключать из двигающей силы, которая стоит за мной. Потому что когда ты счастлив внутри, в своей жизни, тогда у тебя есть пространство для того, чтобы отдавать себя другим людям, которые тебе, в принципе, чужие.
Насчёт того, откуда черпаются эти силы – у меня есть такая мантра, на английском, на русский она переводится так: «Чем больше любви я даю, тем больше ее у меня есть для того чтобы давать». Это мой путь, мой способ жизни.
У меня есть такая мантра, на английском, на русский она переводится так: «Чем больше любви я даю, тем больше ее у меня есть для того чтобы давать». Это мой путь, мой способ жизни.
— Как родилась идея фонда «Обнажённые сердца»?
— Это был порыв. Случилась большая трагедия, похожая на ситуацию с Крымском, которую я не смогла обойти стороной. Это было в 2004 году в Беслане. Это было большое потрясение. Крымск – тоже, но тут немного это связано всё-таки со стихией, а тут такое большое человеческое зло. Таких масштабов … Я до сих пор думаю об этом и не могу себе объяснить.
Хотя я такой человек, я могу всё себе объяснить, даже какие-то самые жестокие поступки. Но тут я задавала даже не вопрос «почему», а вопрос «как» — КАК это могло быть сделано. Вот что самое страшное. И тогда в Беслане эта трагедия заставила меня посмотреть в свое прошлое. Задать себе такой вопрос, который был для меня тогда, видимо, жизненно важным и впоследствии изменившим мою жизнь: чего мне не хватало, когда я была маленькой девочкой?
NB. То, что Наташе не привыкать к суровым условиям, стало понятно, когда я ее увидела… собирающей стол! Вручную, да. И еще потом, когда Наташа пригласила нас выпить кофе в ближайшей хачапурной. Планерка проводилась в присутствии местных бездомных – впрочем, в Крымске их присутствие не отталкивало: потому как бездомной в силу конкретных обстоятельств стала немалая – дипломатично выразимся так — часть города . Наталью оно вообще не смущало: «Я открыта каждому». Кстати, все игрушки для детской игровой комнаты Водянова выбрала лично.
— Потому что не хватало на самом деле много всего. Но я тогда осознала: самое грустное, что было у меня в детстве – это всё-таки то, что некуда было пойти. Некуда было податься с моей маленькой, тогда ещё очень маленькой сестрой Оксаной.
Признаки аутизма и церебрального паралича у Оксаны были очень заметны. Я-то с этим выросла, на мне это не сказывалось, мы обожали друг друга, даже спали вместе. Это безумно ласковый ребенок. Но это отражалось на повседневной жизни, потому что Оксана очень любит гулять, она гуляет иногда по шесть часов в день до сих пор. Это такой вот нормальный её промежуток времени для того, чтобы выгуляться хорошо. Тогда мы проводили очень много времени на улице.
И были такие болезненные моменты, когда нас обижали, оскорбляли как-то, или было ощущение, что некуда пойти, а домой её затащить я тоже не могу, потому что она не хочет идти домой… Такое вот клеймо, которое я, как маленькая девочка, носила на себе. Говорят же в психологии, что вся семья, которая растит ребёнка с какими-то умственными особенностями (или вообще ребёнка-инвалида), все эти близкие члены семьи, они становятся в какой-то степени инвалидами, потому что они чувствуют даже больше, чем сам ребенок, каково это.
Были болезненные моменты, когда на улице мою сестру Оксану обижали и оскорбляли. И было ощущение, что с ней совсем некуда пойти. Это клеймо я носила на себе. Говорят же в психологии, что все члены семьи, которая растит ребенка-инвалида, становятся сами в какой-то степени инвалидами: они еще больше ощущают, каково это.
NB. Неожиданно, через серьезный волонтерский опыт, который подарил мне Фонд, и я вернулась к собственным детским переживаниям и травмам. Но – и к своему детскому ресурсу. К живительной силе детской беззаботности. Через ограничения и встречу, пусть и опосредованную, с Большой Бедой – к постижению ценности жизни в моменте, благодарности за каждый вдох, улыбку друга, человеческую – даже не материальную поддержку – и возможность стать для кого-то такой поддержкой. Через переоценку своего жизненного опыта на проекте прошли многие волонтеры. Потому что смерть – это серьезно. А здесь она близко. Слишком близко, чтобы не переоценить в ее свете свои масштабы, цели и ценности.
— И вот трагедия в Беслане – это тоже такая травма, которую дети понесут с собой, возможно, через всю жизнь, и надо помочь им справиться с ней как можно быстрее. Или не то что даже справиться, а сгладить это ощущение. Вопросы эти: почему я выжил, почему со мной вообще это произошло…
Ребёнок если не сознательно, то подсознательно всё равно задаёт их себе. Он может забыть эти вопросы только через игру, потому что играя, все дети становятся одинаковыми, они забывают о том, что приносит их каждодневная жизнь. А проблемы у детей порой очень серьезные: они о них не говорят, сохраняют их внутри даже больше, чем взрослые, но они тоже переживают и даже больше… Потому что вот это чувство беспомощности, что ты не можешь ничего сделать с тем, что произошло – это для ребенка очень болезненно проходит …
Тогда и пришла эта идея с игрой, идея о важности того, чтобы у каждого ребенка был шанс просто забыть о своих – неважно каких – переживаниях – и забыться в общении, в игре. Когда создается хорошая платформа для этого, ребёнку, конечно, гораздо легче войти в это состояние. Должны быть яркие краски, обязательно большие масштабы, чтобы ребенок там сразу впадал в транс такой.
NB. Когда в Крымске мы делали мастерскую с лепкой из глины, многие дети сначала отказались лепить, потому что глина – это грязь, которая забивает нос и рот. Многие боялись шума воды по ночам, а мы делали с ними маски, в том числе Посейдона. Мы смеялись, пели, танцевали, рисовали, клеили, собирали паззлы, мастерили кукол, смотрели мультики, участвовали в балете и мюзикле … И страхи уходили на задний план.
Когда в Крымске мы делали мастерскую с лепкой из глины, многие дети сначала отказались лепить, потому что глина – это грязь, которая забивает нос и рот.
— Нужно, чтобы было всё очень ярко, весело, интересно и задорно. Как, например, когда позанимался спортом – тебе становится легче, чувствуешь, что справишься со всем: о, я могу! Для ребёнка это то же самое.
— А в чем все-таки смысл игры?
— Если выйти из философии, то когда игра безопасна и не принесет ребенку никакого вреда, когда мы, взрослые, можем создать такую обстановку, где ребёнок может делать что хочет, при этом не хвататься за сердце и знать, что всё будет хорошо. Игра важна и при переходе во взрослую жизнь: взрослому тоже нужно веселиться, забывать всякие правила.
Как говорила Кэтрин Хэпберн: кто соблюдает все правила, избегает всего веселья. Но при этом нужны границы – и эти границы закладываются взрослыми людьми для этого человека в детстве. А смысл в игре может быть разный. У нас, например, все наши парки игровые (Фонд построил порядка 100 парков по всей России и продолжает строить – прим. корр.) полностью интегрированы для детей всех возрастов и всех возможностей, в том числе – детей с инвалидностью. Поэтому мы называем это «Игрой со смыслом» — когда есть платформа, где воспитывается в детях в том числе и толерантность.
Мне это знакомо очень хорошо: я только что на неделю возила своих детей в лагерь для таких вот как раз деток с особенностями развития, там была и моя сестренка, и дети. Для них скорее всего шок был не из-за впечатления от детей, а по другой причине: очень скромные условия, в которых эти дети живут. Я уехала с ощущением того, что я сделала для своих сыновей и дочки большой-большой подарок в жизни, потому что они на глазах менялись просто. Я вижу, как у них внутри задаются какие-то вопросы, они видят, как эти дети тоже общаются, улыбаются. Такой вот очень важный отдых, которого они долго ждали.
Посмотрев на своих детей, на то, как они реагировали, я ими гордилась, что они всё принимали и делали это с такой грацией. Это был их первый такой опыт. Особенно для маленьких. Маленькие дети часто убегают, прячутся, не хотят руку давать или обниматься. А такие детки, как моя сестренка, очень любят обниматься. Они же не понимают в принципе, что это может быть не всем приятно, но они такие открытые. И я очень гордилась тем, как реагировали мои дети. Значит, правильно воспитала.
— И всё-таки, дарить каждому ребёнку своё тепло… Я вот чувствую, что «подзаканчиваюсь».
— Нет, от детей я совсем не устаю. Часто не хватает времени, чтобы уделить должное внимание каждому ребенку, хотя бы даже один вопрос задать, спросить, поговорить очень хочется. К сожалению, нет такой возможности.
— Будут ли организовываться еще игровые площадки, подобные крымской?
— Если будет необходимость. В принципе, организовалось всё очень легко, потому что было очень нужно. Сейчас мы только закончили наш сезон, но хотелось бы хотя бы к этим детям вернуться на будущий год.
NB. Площадка в Крымске была уникальным опытом Фонда. Здесь потестировали реабилитацию через театральную игру. Волонтеры, педагоги, дети участвовали в совместных постановках «Лебединого озера» и «Дюймовочки». Костюмы дети делали сами под руководством преподавателей. На отчетном концерте выступали и с собственными номерами, по желанию.
— Вы в первый раз работали с волонтерами?
— Да, это первый раз. У нас в Фонде опыт работы с волонтерами стал развиваться совсем недавно. Не было необходимости в лишнем количестве сотрудников. Волонтер – это тоже работа. У меня сотрудники говорят: мы не знаем, как им объяснить, они же приехали, ведь они же бесплатно.
Я говорю: нет, девочки, относимся точно так же, как будто человека наняли на работу, если по-другому – человек приехал-уехал, нас подвёл и сказать вроде нечего, зарплату не заплатили. Если так относиться, от этого, самое главное, будут страдать дети. Поэтому нужно понимать четко кто, на сколько, зачем, почему. Потому что мы работаем с детьми. Понятно, что мы и не брали всех подряд.
На мои комплименты в адрес эффективности работы площадки Наталья задумчиво отвечает:
— Дай Бог.
Фотографии: личный архив автора; официальная страница Натальи Водяновой на Facebook.
Алена Михайлова, журналист, волонтер фонда «Обнаженные сердца»
Похожие статьи
-
-
Наталья Водянова: «Я принципиально не зарабатываю на благотворительности»
Российская топ-модель Наталья Водянова – известный.. Читать далее+ -
Наталья Водянова предстала без ноги в мини-фильме о Паралимпиаде
Знаменитая российская модель Наталья Водянова пред.. Читать далее+ -
Наталья Вороницына: «Когда разрешится внутренняя проблема, которая у меня камнем лежит на сердце, я встану»
«Кажется, что я всё знаю, всё понимаю, как делать... Читать далее+
Хорошая, правильная девочка Наташа
замечательная статья! о замечательном человеке! спасибо Наталье и членам ее фонда
[…] Наталья Водянова: «От детей я совсем не устаю» […]