«Ты слышишь миллионы ненужных звуков. Если бы я все это слышал, я бы сошел с ума», — моя любимая цитата из фильма «Страна глухих». Мы так часто слушаем чужие глупости, бездарную музыку, новости, после которых хочется помыть, как минимум, руки, и все это время не замечаем важного: солнечных рассветов и дождливых закатов, случайной улыбки и даже неповторимого узора на собственных ладонях. Каково это – слышать стук своего собственного сердца? – хотела бы спросить я у слабослышащих. Каково это – жить в мире, где среди чужого шума так легко потерять себя – спросили бы они у меня.
В прошлом году на кинофестивале «Кино без барьеров» я познакомилась с художником, фотожурналистом, актёром и режиссером Александром Гениевским, нашим соотечественником, живущем в Америке. Благодаря ему последние два месяца моей жизни превратились в захватывающую переписку. «Экран со спичечный коробок , буквы иголкой колю , так что на грамматику зажмурьте глаза, я у друга в Вашингтоне , где сейчас и работаем в Галлаудетском университете над фильмом о войне. Завтра закручиваем съемки, и потом монтаж», – писал мне Александр в ответ на мои вопросы. Вопросов было много.
Наташа ван Будман и Александр Гениевский
— Александр, расскажите о вашем детстве.
— Родился я в «городе яблок», в Алма-Ате. Каждую весну прямо под моим окном расцветала бело-розовым цветом яблоня, а осенью на подоконник падали огромные красные плоды, величиной со среднюю дыню. Сад у нас с дедом и бабушкой вообще был райский, я его так и кликал — «сад отдохновения».
Как-то я спросил бабушку: «А как называются эти яблоки ?» На что она не моргнув глазом с улыбкой мне ответила: «Апорт-Александр!».
Лет до десяти, каждого первого сентября, я гордый, как горный аксакал приходил в школу с полным портфелем яблок и предлагал всем одноклассницам… ну иногда и однокласникам: «Хошь моих Яблок?» И только тогда, когда мы начали проходить биологию, я врубился , что бабушка слукавила, и прекрасные красные сахарные плоды были названы были в честь совсем другого Александра. ( В 1817 г. эти яблоки из России завезли в Англию и в честь русского императора и назвали Александр I )
С дедом и бабушкой я жил с двух лет. Мама была слишком молода, чтобы воспитывать такого непоседу, и дед, как самый большой в семье начальник, решил меня «припарковать» под своими яблонями. Бабушка долгое время служила актрисой театра им. Лермонтова, а дед преподавал фигурное катание в Физкультурном институте. Поэтому с раннего детства я разрывался между драмкружком в доме Пионеров и тренировками на коньках.
-Что вам больше нравилось: драмкружок или коньки?
— Я не очень понимаю смысл слова «слушаться». Мы же не служебные овчарки. Каждому конечно своё, но приставкой «прислушаться и подумать» я часто пользуюсь. Но вот слушаться, тем более в семнадцать лет — это наверно такой же анахронизм, как, например, в семьдесят лет первый раз влюбиться. Поэтому, вопреки всем, я тогда занялся ещё и мотоспортом.
К счастью моей бабушки я не дотянул до профессионального мотогонщика — на очередных гонках я сломал бедро, а после аварии и месяца в госпитале с мечтой о супер-спорте пришлось расстаться. Тогда-то я и обрадовал бабулю заявлением о поступлении в театральную школу. В то время в Алма-Ате существовала только одна, недавно открывшаяся драматическая студия при театре им. Лермонтова. Ею руководил заслуженный артист СССР Юрий Борисович Померанцев. Туда я и поступил на радость бабушке. Кстати, и рисованием увлекла меня именно она, принесла бумагу, карандаши, когда я в госпитале лежал. Я целыми ночами рисовал, но рисунки свои в то время никому не показывал, стеснялся.
-Я знаю, что вы служили в Афганистане и там потеряли слух, расскажите, пожалуйста, об этом периоде вашей жизни…
Александр Гениевский во время службы в армии
— Наша театральная школа по своему учебному статусу приравнивалась к техникуму, и после первого курса я вынужден был уйти в ряды той «советской и непобедимой». Полгода в сержантской школе в Венгрии многому меня научили, а самое главное — верить в себя.
Через несколько месяцев, после окончания «учебки», грузовой «Антей» выплюнул роту молоденьких сержантов на горный аэродром.
Окинув новичков внимательным взглядом «голубой берет»: «Товарищи сержанты, с благополучным прибытием в Демократическую Республику Афганистан!» « По машинам», — прокричал тот же бодрый голос капитана. А я с ядовитой иронией шепнул про себя: «Служу Советскому Союзу!»
Слух я потерял банально — от передозировки антибиотиками. За месяц до этого мне «поцарапало» плечо шрапнелью от базуки. Ранение не самое скверное, но ключицу пришлось собирать по крошкам. А чтобы не случилась гангрена, накачали химией под завязку. После чего я и «влетел» в слуховой неврит.
Когда выписывался из госпиталя им Бурденко, я был довольно зол на всю нашу медицину. До центрального входа провожал меня мой лечащий врач, майор медицинской службы. Мы остановились у двери, и он на прощание мне сказал: «Я заметил, Саня, ты много читаешь, поищи, кто вот это сказал». Он сначала проговорил фразу вслух, но я, понятное дело, ничего не понял. Через пару секунд он тут же, на обратной стороне медицинского заключения написал неизвестный мне афоризм. Тогда я только недобро усмехнулся… Спустя несколько лет я наткнулся на книгу Ромена Роллана и прочитал ту же самую фразу снова. Теперь, если меня тошнит от жизни, или вдруг иногда что-то болит, или я не в состоянии что-то серьёзно-важного понять — я всегда повторяю про себя эти простые и великие слова: «Ничего не кончено для того, кто жив».
— Отличный афоризм…
— Да. Только вот тогда не для меня, того который вдруг в один момент остался один на один с тишиной. Я очень хорошо помню, как в тот раз возвращался домой. Январь, холод, на мне новенькая сержантская форма, – в глазах от блеска режет. Милые соседи по купе для молоденького солдатика всю снедь, в том числе и «молдавского журавля» с пятью звёздочками на стол выставили. Приготовились попутчики выслушать задушевную военную историю, а у меня… Я притворялся пьяным, бегал курить, запирался в туалете – только бы не участвовать в общем разговоре. Чтобы никто не догадался, что я просто ничего не слышу. Сейчас мне всё это кажется ужасно забавным, а в то время я был готов соскочить с поезда на полном ходу, только бы никто у меня ничего не спрашивал. Но я должен был доехать туда , где меня ждали. И вот, я уже стою и целый час притоптываю свежий снежок у родной калитки. Вечер на исходе, морозец верно трещит, двойные портянки не помогают, лучшие московские сигареты фирмы «Ява» на достойный обогреватель тоже не тянут. Но заходить в дом я не тороплюсь. Я писал бабушке из госпиталя, что случился «небольшой инцидент», но без подробностей . Курю один «чинарик» за другим и думаю , как я вот так сразу предстану перед моими стариками в этом моём новом физическом обличии. Что, снова просить у родной бабули, чтобы она писала мне вопросы на бумажке, как это делали медсестры в больнице?
Александр во время спектакля
Лишь спустя год я рассказал своим домашним, где на самом деле служил. Они ведь так и думали, что все эти полтора года я балдею в спорт-роте под Будапештом. А уже чуть позже, в Щукинском, мой худ-рук перед каким-то «совковым» юбилеем спрашивает: «Тут вот наградной лист из военкомата пришёл, ты что принимал участия в боевых действиях? Шёл уже 85-й, но ведь какова привычка , что «молчание золото» … Я отвечаю: «Да ну, Андрей Викторович, наверное ошибка вышла» . И смотрю ему не моргая прямо в глаза. ( Умел человек делать из людей актёров). Потом, уже в Америке, получил письмо — в общежитие на моё имя пришла повестка на получение ещё одной юбилейной «брошки». Система, однако!
Всю жизнь, до тех пор, пока я не переехал в Штаты, я стеснялся своей глухоты. Это здесь, в любой точке Америки, в любом общественном месте можешь свободно жестикулировать, и если кто обратит на тебя внимание — так это какой-нибудь заскучавший дошкольник.
В Союзе же, в то время только начни говорить жестовым языком, к примеру, в общественном транспорте, так все пассажиры мгновенно начинали перешёптываться и тыкать в нашу сторону пальцами. У нас с друзьями прикол такой был. Говорим, то есть беззвучно жестикулируем, все смотрят на нас, тут вот вдруг я поворачиваюсь к одному из пассажиров и громко спрашиваю: «Извините, пожалуйста, который сейчас час?». Люди в шоке, смотрят на нас огромными глазами, в которых застыл один-единственный вопрос: «А что, глухие тоже умеют говорить ?». Ну, мы, конечно, в это время беззвучно хохочем.
Как сказал однажды Эдгар Хау: «Если вы не научились смеяться над собственными бедами, вам просто не над чем будет смеяться на старости лет». Вот так мы и все и смеялись в то время.
— Смех сквозь слезы…
— Да, что-то типа того. До сих пор помню один случай. Вот спрашиваю однажды в железнодорожной кассе билет до Москвы. Кассирша что-то тихо отвечает, я, естественно, её не понимаю. Говорю ей: «Пожалуйста, напишите, я вас не слышу». Она снова что-то бормочет, очередь за спиной подталкивает, я снова вежливо прошу ее написать свой вопрос. И вот тут она хватает какой-то незаполненный бланк, и что-то там пишет, потом резко приставляет его к стеклянной стенке кассы. Я читаю: «Ничаво я тебе пысать не буду !!!». С тремя восклицательными знаками. В общем, без вмешательства заведующего, милиции, а иногда и самого начальника вокзала, такие казалось бы естественные для каждого человека проблемы, почти никогда у меня не разрешались . Это уже позже я в прямом смысле наступил на собственное горло и сам писал записки служащим при исполнении . Часто выручало удостоверение ветерана, это в том смысле, что на 15 суток не упекали. Хотя с этим удостоверением тоже было немало проблем. Подаю свою красную книжицу из райсобеса, тоже в кассе, на льготный билет, а у меня спрашивают: «Вам сколько лет ?» (я к тому времени по губам уже неплохо читал ). Отвечаю, что двадцать один. И тут начинается: «Ты у кого украл это удостоверение? Ну-ка вали отсюда, пока не вызвали милицию!». В такие моменты мне очень хотелось снять с плеча мой хорошо смазанный АК-74 , и полоснуть веером по этой соцреалистической действительности. В общем, я делал глубокий выдох и доставал из широкой джинсины паспортину. А все почему? Потому что в удостоверении золотыми буквами было ясно прописано «Ветерану Великой Отечественной Войны». Обхохочешься, фотография моя, имя моё, только мне с этим «определением» в 82 -м году должно было быть как минимум лет 65.
«Клоун и сломанная скрипка»
Афганская Война только разгоралась, и нас вот таким образом государство решило скинуть в другое историческое пространство. Насколько я знаю, райсобесы даже после этой войны новую формулировку для инвалидов-афганцев так и не ввели. Так была ли вообще та война?
— Я смотрела ваш фильм «Рождественский подарок» на кинофестивале «Кино без барьеров» – это история о любви или история о двух мирах: мире cлышащих и мире неслышащих?
— «Рождественский Подарок» — это, я бы так сказал, история любви с плюсом. Наша история дарит зрителям главное – надежду, с которой главная героиня фильма Тара и остается в финале. Оба наших влюбленных получают возможность полноценно общаться. Другое дело, что по многим, в частности, финансовым причинам, у нас не получилось всё сделать так, как я сам это задумал, и как написано в моём сценарии. Но мы участвовали с этим фильмом во многих международных кинофестивалях. Имеем несколько наград.
Сам я считаю, что главная удача фильма в том, что мы открыли тему для громадной дискуссии в отношении кохлеарного имплантата. ( Это такой слуховой протез, который вживляется пациенту в кору головного мозга и с помощью которого он получает возможность слышать ). Сопротивляясь собственной воле, я бы так прямо и сказал — жертвуя собственным «Я» ради любви, героиня фильма Тара решает сделать себе эту неординарную операцию. После просмотра этого фильма, в основном глухие зрители, как обычно всегда разделяються на два фронта. Кто-против имплантации и уходит с просмотра, осуждая поступок Тары, а кто-то, наоборот, «за», и даже аплодирует после сеанса.
Постер кинофильма «Подарок»
Основываясь на многочисленных дискуссиях после просмотров фильма, и личном опыте общения как в Мире Глухих так и Слышащих, я сейчас абсолютно уверен, что мы никогда не найдём консенсус в решении этой проблемы. Да, новые медицинские технологии стремятся побороть глухоту, и, к примеру, для меня лично — это болезнь, и я рад был бы снова услышать мир. Но в тоже время, прожив тридцать лет в тишине, я всем подсознанием ощущаю, что для людей, рождённых глухими, такое существование и есть — сама жизнь. Я буду чувствовать себя здоровым со слухом. А вот мой близкий друг, ни услышавший ни одного звука за все пятьдесят лет своей жизни, всегда будет считать себя больным, если ему насильно вернуть слух. Парадокс? Несомненно. Тем более, что технологии эти не так уж и совершенны, как думают многие слышащие родители глухих детей. Они надеются получить после операция для своего ребёнка Чудо, но это очень и очень редко случается.
Анти Христос
Я сам считаю, что к этому вопросу нужно подходить очень осторожно, и как выразился известный классик: «… и никакие там рассуждения не в состоянии указать человеку путь, которого он сам не хочет видеть». Вот как раз об этом наш фильм. О том, что не всегда случается в жизни так, как бы мы этого хотели, и так как этого желает большинство…или меньшинство.
— Где вы учились режиссуре?
— В в театральном училище им. Б. В. Щукина наш актёрский курс вела легендарная «баба Люся», Людмила Владимировна Ставская. К тому времени, когда я попал в «Шуку» она уже знала жестовый язык, и выпустила ни один курс актёров для Московского Театра Мимики и Жеста. Как сейчас вижу её с неизменной беломориной во рту, она стряхивает пепел в карманную красную пудреницу, и ругает артистические потуги неудачников: «Кискин бред! А это что ещё за фигня? Ну что за словесный понос ты, дорогуша, несешь?». Но педагог она была от Бога! От одного её присутствия в классе менялась энергетика, и самые бездарные студенты начинали действительно органически жить на сцене. Если бы не «баба Люся», многих бы сегодняшних звёзд театра и кино мы бы так никогда и не узнали. Наш курс вели ещё много — много других замечательных театральных гуру: Андрей Мекке, Евгений Князев, Юрий Авшаров, Галина Морозова, Юрий Катин-Ярцев, Андрей Житинкин и другие. Всех на одной странице не перечислить, но вот баба Люся навсегда останется тёплым лучиком в моем сердце.
Съемки
Еще до Щукинского училища я закончил режиссерский факультет бывшего Института Культуры им. Н.К. Крупской. Там я и познал первые уроки самого удивительного из искусств — кино. А летом 1984 года так неожиданно сложился «пазл» моей судьбы, что оказался я, как в Америке любят говорить, в нужном месте и в нужное время. Приехал я в Москву за месяц до экзаменов в «Щукинское», остановился у старого приятеля из Алма-Аты. Он уже год помощником оператора на Мосфильме работал и собирался на съемки в Белоруссию. Я стал упрашивать его взять меня с собой, и он обещал спросить на студии. Помню, как я кричу вдогонку: «Лёлик, а что за фильм?».
Он небрежно бросает, помогая сам себе жестами: «Убить Гитлера». Отвечаю: «Ты серьезно?». «Какие тут шутки! Климов уже шестой год его убивает!». Вечером мы снова встретились за ужином: « Саня ,ты ведь в Щуку поступаешь, так ? А там, знаешь, будет такая шикарная массовка. Пять рублей в день». Я обиженно кривлюсь, хмм..массовка… Через три дня в Белоруссии я уже мерил форму германского спецназа, потому как помощник режиссёра, внимательно посмотрев на меня со всех сторон, коротко бросил: «Фашист , 4 рубля 50 копеек». «Почему четыре рубля пятьдесят копеек, — говорю, — Мне вот тут обещали пять рублей в день». Мужик усмехается в усы и отвечает: «Это для партизан пять рублей в день смета. А какой из тебя партизан? Натуральный фашист». Я хотел было ответить «руководящему товарищу» тоже что-то неприличное, но Лёлик вовремя схватил меня под локоток и оттощил подальше от руководства и сказал: «Дундук, это же «помреж»! Режиссёры приходят и уходят , а «эти», как египитские пирамиды — всегда остаються на своих местах».
Так вот совершенно случайно я оказался на съемочной площадке у самого Элема Климова. А там было на что посмотреть. Хаты палили настоящие, не бутафорные. Специально нашли такое запущенное обезлюдевшее место в Минской области. И всё смотрелось там до того натурально, включая игру многих, совершенно непрофессиональных актёров, что иногда букашечки по шее скребли. Сам же Климов всегда выглядел очень спокойным, только на площадку приходил каждый раз не выспавшийся то с красными, то с тёмными кругами под глазами. Иногда было такое ощущение, что работа над этим фильмом просто высасывает из него кровь. И вот так, говорю без единого намёка на сарказм, я ещё ближе познакомился с Большим Кино.
— Как случилось, что вы покинули Россию и до сих пор живете в Америке?
— Летом 1989 года в Америке, точнее в Галлаудетском Университете для глухих в Вашингтоне, впервые в истории проводился Международный Фестиваль Искусств «Путь Глухих « ( Deaf Way ). В то время я как раз закончил театральное училище им. Б.В. Щукина, и мы вместе с группой неслышащих выпускников с нашим дипломным спектаклем, под руководством Андрея Викторовича Мекке, были приглашены в Штаты.
Я уже имел до этого возможность побывать в некоторых странах, но Америка в первую очередь поразила меня своим отношением к своим согражданам. Здесь я действительно почувствовал себя равным. Все предыдущие несколько лет после потери слуха были для меня кошмаром не из-за физического недостатка, а из-за невозможности быть нормальным, просто таким же, как все. Я уже не говорю о том, чего стоило выучить жестовый язык.
Никаких специальных курсов в то время у нас в стране не было. И если кто-то терял слух, то выживание в обществе было его сугубо личным делом. Поэтому, думаю, вы не удивитесь, если я вам скажу, что первые три месяца после лечения в «Бурденко», я провел в тесном общении с бутылкой. И, если бы не моя мужественная и мудрая бабуля, то я бы банально спился.
То что я увидел в Америке: специальные телефоны для глухих, программы телевидения с субтитрами, в любом учреждении доброжелательное отношение к физическому недугу . И это всё на государственном, корпоративном уровне. В частной жизни тоже всего хватает: и плохого и «даже очень», но здесь есть закон, который ни один служащий нарушить не осмелится. Лучше уж лишний раз улыбнуться, чем потерять работу. Конечно, так было не всегда, но постепенно закон стал нормой поведения, и сейчас уже мало кто помнит те времена, когда Америка вела настоящую внутреннюю войну за права инвалидов. После фестиваля мне предложили контракт на работу в школе глухих. И я с удовольствием согласился. Через год я думал вернуться в Москву и продолжить работу в Театре Глухих. Не случилось. Август 1991 года всё перевернул, наш театр распался вместе с Союзом.. В общем, я подписал контракт ещё на один год, а там как карта ляжет.
Думаю, что моя карта легла удачно, я нашел здесь свою новую семью и прижился. Часто бываю в России, и совсем не жалею что уехал. В стране произошли глобальные перемены, но вот незадача, к великому нашему сожалению, как сидели за теми официальными барьерами товарищи с клеймом: «Ничаво я тебе пысать не буду !!!», так до сих пор и сидят. Сколько бы раз я не прилетал в Россию, всегда находил «клонов» этой билетерши.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей кино-постановке посвященной Варшавскому Гетто, над которой вы сейчас напряженно работаете.
— Я не случайно выше упомянул фильм Элема Климова «Иди и Смотри» (первоначальное название картины , кроме шуток, звучало «Убей Гитлера») . То, что случилось в Хатыни, одновременно в 1943 году происходило и в Польше, и на Украине, и в других славянских странах. Про трагедию в Хатыни кроме военных историков на Западе до выхода фильма «Иди и смотри» почти никто не знал.
А что происходило внутри Вильнюсского или Варшавского Гетто, ещё не до конца изученная история. Мы сейчас много знаем про Холокост, но в отдельных местах совершались вещи, цивилизованному уму непостижимые. И вот, когда мой старый приятель Евгений Бергман рассказывал мне эти неизвестные и неопубликованные нигде истории, я просто не мог этому поверить.
Постепенно я увлёкся этой темой и собрал огромный материал. В первый раз, посмотрев несколько часов старых кадров о Гетто, я всю ночь не мог заснуть. Не то, чтобы я сам такой впечатлительный , но как только закроешь глаза , сразу перед тобой возникает свалка человеческих тел и черепов. Там есть такой простой и кашмарный, для любого нормального человека кадр: двое уличных сборщиков трупов укладывают штабелями кожа-кости скелеты на тележку. Места на ней не хватает, несколько метров провезут , и трупы сваливаються на булыжную мостовую. Те их опять подбирают и бросают уже поперек телеги, словно это не люди , а связка хилых дров. Каждую ночь в Гетто сотни стариков, детей и инвалидов умирали от голода. Уборщики то конечно тут ни причём . Работа такая досталась. Самим бы не угодить в ту же телегу. И вот посмотрев «из недалёкого далека» на всё это думаешь — ну как это только нормальные, очень даже образованные люди, любящие отцы и матери, всего –то, чуть более полвека назад, смогли додуматься до такого варварского уничтожения себе подобных…
Но наш фильм не только о трагедии в Варшавском Гетто. Наша история ещё и о культурной жизни в этом замкнутом историческом пространстве. Мало, кто знает, например, что в Варшавском Гетто долгое время шёл замечательный спектакль «Соломея», проводились художественные выставки и чтения писателей, поэтов.
Евгению было всего 12 лет, когда он попал в Гетто и через некоторое время там же, после контузии, он потерял слух. Во время игры в хоккей со своими одноклассниками он неудачно метнул шайбу – да прямо в глаз патрульному офицеру.
Офицер вермахта в Гетто персона неприкосновенная , и Жени просто крепко повезло, что его тут же на месте не расстреляли, а всего лишь крепко оглушили тяжёлым прикладом винтовки по голове.
Несколько лет назад он написал книгу о себе, о своей семье и о тех далёких событиях в Польше. Мы вместе переписали эту книгу в сценарий, и вот уже третий год пытаемся снять этот фильм. Это полудокументальный, полуигровой фильм, в котором реальные старые кадры чередуются с живыми сценами профессиональных актёров. Съёмки мы закончили ещё в прошлом году, и в настоящее время уже приступили к монтажу фильма. Надеюсь, что к концу апреля мы закончим фильм. А там – Бог весть. Как говорил французский кинорежиссёр Рене Клеман : «Свой фильм я уже давно отснял в голове, осталось только побегать с камерой и посидеть у монтажного станка». Мы все столько энергии вложили в наш фильм, столько пережили за почти три года съёмок, перецеловались , перессорились, снова помирились, что время — это уже второстепенный фактор.
Главное теперь — достойно закончить этот невероятно сложный проект . Альфреда Хичкока однажды спросили, как бы он описал своё понимание кинематографа. И вот что он ответил: «Кино это такая физическая материя которая состоит из экрана и множества кресел, и которые нужно заполнить». Я очень надеюсь, что большинство кресел на показе нашего нового фильма будут заполнены…
— Александр, а что вы можете сказать о выставке неслышащих художников, в которой вы принимали участие и которая проходила в Санкт-Петербурге в сентябре 2013 года?
То что многие годы ждали Глухие художники России –наконец свершилось. Несмотря на многие организационные накладки – твоческий потенциал этого международного арт- форума превзошёл все ожидания. Вместе со мной в этой выставке также учавствовали ещё четыре американских художника. И они до сих положительно отзываються как о самой России, так и о вытавке. Но перед отъездом они меня спрашивали: « А можно ли в Петербурге ночью выходить на улицу?» Переживали, куда спрятать наличные во время проживания в гостинице. Но когда оказались в России, погуляли по светлым Питерским проспектам, пообщались с новыми друзьями–коллегами в экзотических ресторациях всё стало на свои места. Теперь Россия для них уже не преставляеться такой большой матрёшкой, под которой скрываються и Соловей Разбойник, владелец заводов, газет, параходов, Баба Яга с партбилетом, кащей Бесмертный из Гос. Думы, и прочии–прочии отрицательные персонажи из наших народных комиксов.
А главное, благодаря этой выставке, очень многие, как глухие, так и слышащие люди смогли увидеть эти разбросанные по всему миру работы. Но это всё равно только капля воды в море визуального искусства Глухих. Неслышащих художников очень много, но их никто не знает, а вытащить их на большое мероприятия чрезвычайно сложно из-за финансовых возможностей. Есть ребята, которые пишут просто гениальные вещи, но их никто кроме близкого окружения не знает, публикации очень редки, и только в специальных изданиях типа газет и журналов общества глухих. Я не раз встречал на провинциальных показах маленькие шедевры, но «воз и ныне там». Юра Чернуха правильно заметил в своём интервью, что некоторые слышащие художники просто нагло копируют стиль неизвестных глухих авторов. Вот для этого, в прошлом году, мы вместе с коллегами из Вашингтона и создали интернет -сайт по визуальному искусству неизвестных миру Глухих художников. Для популяризации их творчества.
По-английски наша интернет страница называется «Universal Sign Entertainment» , что в переводе звучит как «Универсальный язык искусств».
— Выставка в Америке которую вы готовите в Юрием Чернухой будет символическим продолжением Петербургской? Где она должна состояться и каков будет состав?
На самом деле мы готовим не только выставку. Мы также хотим поставить фильм на тему некоторых художественных работ. Это идея Юры Чернухи.
Я не хочу сейчас говорить подробно о том, что еще только планируется. Чтобы превратить эту идею в жизнь необходимо время, и то без чего как обычно не выживает ни одна в Мире идея — спонсоры. Может быть, прочитав это интервью, кто-то заинтересуется и поможет нам. В выставке может принять участие любой художник. В настоящее время я веду переговоры с представителем Библиотеки Конгресса в Вашингтоне, и вполне возможно, что они предоставят нам место для этой Международной Художественной Выставки. Дай то Бог ! И тьфу, тьфу, три раза плюю через левое плечо.
— Александр, скажите, а каково это — слышать только стук собственного сердца?
— Хороший вопрос, Наташа. Вы наверняка знаете, что многие инвалиды, в зрелом возрасте потерявшие руку или ногу, иногда чувствуют биение пульса в этой самой руке или ноге. Я не знаю что «слышит» в себе человек, рождённый глухим , но про себя могу сказать однозначно : я слышу всё, что вижу. Я могу вспомнить шум воды, шелест листьев на деревьях, скрип дверей, а иногда даже стук своего сердца. Сложно конечно понять это странное чувство, и тем более как то объяснить. Ритм жизни не покидал меня ни на секунду, с тех пор как я потерял слух. Да, я абсолютно не слышу, но я очень остро вижу все звуки , окружающие меня. Иногда я сочиняю песни на мотив летящих мимо меня автомобилей, или например хит бульдозера, работающего у котлована с прорванной трубой канализации.
Я считаю, что человеческое внутренне видение и ощущение мира не имеет границ. К сожалению, чаще всего человек получает возможность ощутить это только в экстремальной ситуации. Мой личный «экстремал» затянулся более чем на тридцать лет. Но я не жалуюсь, я всеми своими радостями и печалями удовлетворён, и главное — ясно слышу звук своего сердца.
Похожие статьи
-
-
Александр Данилюк (Alexander Danyluk): Преодолеть себя
Воля к победе, сила духа, упорство и мужество, тер.. Читать далее+ -
Потерявший обе ноги в Афганистане встал на лыжи
Несмотря на тяжелые ранения, британский военнослуж.. Читать далее+ -
Танцы на колясках: Как не потерять вкус к жизни, если тебя испытывают на прочность
Только двигаясь в ритме танца, они могут снова ста.. Читать далее+
что за страна такая — Авганистан?
Афганистан, не "Авганистан" 🙂