Жить наперекор всему

• Антон Борисов: «не верится, что это моя жизнь…»

С детства Антон неизлечимо болен. Он не может ни ходить, ни даже сидеть. Только лежать на спине. Практически всю жизнь провел в больницах. Там и окончил школу. Потом нашел в себе силы поступить в Астраханский педагогический институт. Пять курсов за девять лет — учебу приходилось чередовать с операционным столом. Получил диплом учителя русского языка и литературы. Конечно, не преподавал. Но работал много. Где бы ни пришлось. Самой важной считает работу на телефоне доверия. До сих пор поддерживает контакты с людьми, которым однажды помог. А ведь они даже и не догадывались, что за человек на том конце телефонного провода… Восемь лет назад Антон перебрался в Америку. Там инвалиду прожить легче, чем на родине, увы. Живет в Портленде, занимается системным и веб-администрированием. В 2007 году в России была опубликована книга Антона Борисова «Кандидат на выбраковку».

• — Антон, люди как-то по-особому держатся, когда говорят с вами? Бывает, что им неприятна ваша болезнь, и они боятся показать это, обидеть?

— Я давно не обращаю на это внимания. Мне удалось понять: как бы ни относились ко мне окружающие, изменить их отношение я не смогу. Все, что я могу, — изменить свое собственное отношение к людям.

• — Вам хотелось бы, чтобы ваша судьба сложилась иначе? Футбол, нормальная школа… обычная жизнь…

— Если честно, я никогда не думал о своей жизни в сослагательном наклонении. Не люблю делать бессмысленных движений — жизнь приучила. В моей жизни все случилось так, как случилось. И я очень счастлив и доволен тем, что в ней было. Я ни о чем не жалею. Если начать жалеть о прошлом, можно забыть о настоящем и упустить тот самый шанс, который дается нам здесь и сейчас.

• — Почему вы начали писать? Надеялись ли что-то изменить своей книгой?

— Я просто пытался рассказать, что испытывает начинающий жить человек, осознающий, что он обуза для своих родителей, и мечтающий о родительской любви. Что чувствует мальчишка, от которого стараются избавиться и которого в конце концов система государственной опеки отправляет умирать в «дом смерти». Желания «изменить мир» у меня не было. Но если хоть для одного человека моя книга окажется небесполезной, значит писал я ее не зря.

• — В книге вы пишете, что надо бороться до конца несмотря ни на что, наполняя отпущенное тебе время жизни чем-то своим, особенным. Но ведь это возможно только когда есть силы. А как же те многие несчастные, что прикованы к аппаратам поддержания жизни? Вам не кажется, что общество производит над ними экзекуцию, поддерживая жизнь искусственными медицинскими способами?

— Я могу говорить только относительно себя самого. Человек — это не только тело. Пока есть хоть малейшая надежда, надо бороться за жизнь. Делать это должен или ты сам, если в сознании, или твои родственники и врачи. Для меня это не просто слова. Я серьезно готовился к тому дню, когда ничего другого, кроме как покончить с жизнью, мне не останется. Сначала когда отказывала единственная действующая рука, и я должен был превратиться в мыслящее полено, которое не сможет согнать муху со лба. Потом когда был отправлен умирать в сельский интернат для престарелых. Двадцатилетний парень, от которого отказались родные, очутился в комнате с немощными, брошенными, психически расслабленными старичками, с соответствующим отношением медперсонала. Как-то летом там за неделю умерло четырнадцать человек, а морг был рассчитан на шесть тел. Те, кому не хватило места в морге, почти сутки лежали в обычных палатах вместе с живыми постояльцами. Это ли не атмосфера для самоубийства? Но если бы тогда я сделал то, что планировал, я бы никогда не выбрался из того кошмара и лишил себя всего прекрасного, что было в моей последующей жизни.

• — Вы счастливый человек? В чем ваше счастье?

— Ощущение счастья мне дает общение с прекрасными людьми — моими друзьями. Не могу удержаться, чтобы не назвать хоть несколько имен. Оля Сосновская, Володя Пигарев, Игорь Беляков, Андрей Желяев, Алексей Нечаев, Ольга Аншакова, Вадим Мещеряков, Андрей Немиров, Николай Сосновский, Валера Карпов, Александр Растакян, Николай Коршунов, Аркадий Мельконьянц, сердце которого было настолько распахнуто для всех, что просто не выдержало. Он умер, и для меня это очень большая потеря… А с Михаилом Акишиным нас даже называют братьями…

Что еще у меня в жизни было? Шквал эмоций. Я думаю, такого эмоционального диапазона, какой испытал я, не испытывал никто. В этом отношении я эмоциональный миллионер. Жизнь дается нам в ощущениях. Так вот, мои ощущения от нее — необычайно сильные, глубокие и незабываемые. Иногда мне не верится, что это моя жизнь, — настолько все в ней нелогично, неправдоподобно и невероятно.

• — Вы когда-нибудь читали книги Рубена Давида Гонсалеса Гальего?

— С Рубеном мы познакомились лет пятнадцать назад. Как-то в моем электронном почтовом ящике оказалось письмо, в теме которого значилось «INVALIDOV NADO VESHAT». Это был Гальего. Он узнал обо мне из телепередачи программы «Взгляд». Так мы познакомились. Какие-то идеи Рубена я не разделяю. Были у нас споры, были и совместные планы. Потом он уехал в Испанию. Я читал его «Белое на черном». Это трудная книга, но прочитать ее необходимо.

• Рубен Гальего: «До отчаяния, до крика…»

Рубен стал известен благодаря двум своим романам: «Белое на черном» и «Я сижу на берегу…». Их трудно читать без кома в горле. Главный герой — сам автор, прошедший через все круги детдомовского ада для инвалидов. История жизни Рубена сама смахивает на роман. Сын венесуэльца-партизана и бунтарки-испанки, внук генерального секретаря испанской компартии, родившись в Москве, он получил от врачей страшный диагноз — ДЦП. Матери сообщили, что ребенок умер, и только в возрасте тридцати лет он смог наконец с ней встретиться. Но перед этим были годы заточения в детдомах и домах престарелых, где прожить еще один день означало выиграть схватку со смертью. В тридцать семь лет Рубен успел дважды жениться и стать отцом двух совершенно здоровых дочерей-красавиц. Его роман «Белое на черном», переведенный на многие языки, в 2004 году был награжден премией «Русский Букер».

• — Ваш первый роман удостоился «Русского Букера». Какие ощущения были от победы?

— Выигрыш в лотерею. Обрадовался. Подумал: «Сколько в нем весу-то?» Это, впрочем, цитата. Из фильма про Буратино.

• — Что для вас значит творчество?

— Что для меня творчество? Допустим, выходит человек на сцену, берет гитару. Все. Он уже с залом разговаривает. У меня получается примерно то же самое, но без гитары. Жалко, что без гитары.

• — Литература может что-либо изменить в человеке?

— Не знаю, под силу ли искусству менять человеческие души. Не уверен. Наверное, без искусства человек стал бы хуже. Во всяком случае, хочется верить в то, что искусство отличает человека от животного.

• — После ваших книг детский дом ассоциируется с адом, хотя вы утверждаете, что описали самые позитивные моменты из детства… И все-таки честно, положа руку на сердце: делали ставку на шок или нет?

— Никак не привыкну к этому вопросу, хотя мне часто его задают. Нет, разумеется, не делал я ставку на шок. Никого я не хотел и не хочу шокировать. Бывает такая жизнь, да. Она ведь разная везде… Где-то совсем рядом, может быть, за стеной, за углом улицы — течет совсем другая жизнь. Давайте попробуем перечислить людей, которых мои книги не шокируют. Военные или люди служившие, врачи, медсестры, милиционеры, следователи… Прислушайтесь, присмотритесь, поспрашивайте. И мои книги с точки зрения ужасов вас больше не удивят.

• — Вы упорно называете себя трусом. Наверное, у вас особый критерий смелости. У меня есть знакомые, которые и с парашютом прыгали, и в драку лезут с пол-оборота… Но если бы они столкнулись с тем, что пришлось пережить вам, они бы спасовали. Так почему же вы трус?

— Пожалуйста, не надо так о своих знакомых. Пусть это только фигура речи, но все же. Никогда нельзя предугадать, как именно человек поведет себя в критической ситуации. Да большинство нормально себя поведет, я уверяю. Они бы не спасовали.

Я трус. Доказать просто. Если в данный момент мне предложат койку в отделении для доходяг, я, пожалуй, буду искренне желать смерти. И хотя я и против самоубийства, но попытаюсь с собой покончить. То есть снаружи я весь из себя храбрый, а внутри трус. А что поделать… Запритесь изнутри в квартире и попробуйте просидеть на стуле, не вставая, трое суток. Не вставая. Думаю, вас хватит часов на шесть. Без еды и воды вы, конечно, дольше продержитесь, но без того, чтобы воспользоваться туалетом…

• — Считается, что человечество сейчас переживает нравственный кризис: люди стали циничными, более жадными. Но так ли это на самом деле? Как на ваш взгляд?

— Полностью не согласен с определениями «сейчас» и «человечество». Не стали они циничнее, не стали. Почитайте Чехова, Достоевского, Леонида Андреева. Ничего не изменилось. Хороших, умных, жертвенных, добрых и чистых душой людей очень много. Только поймите: хороший и сильный человек не станет про свои добрые поступки кричать. А вот глупость, жадность, тщеславие прославлять себя не гнушаются. Отсюда и «кризис».

• — Что вас больше всего интересует в жизни? Чем вы сейчас увлечены?

— Люди. Человеческие души. Всегда был и буду увлечен ими. До отчаяния, до крика. Мне очень интересно, как устроена человеческая душа.

• — Каким, на ваш взгляд, должно быть отношение к человеку-инвалиду? «Ты такой, как все» или все-таки «не такой»?

Рубен Гальего: Отношение общества к человеку, не обязательно инвалиду, должно быть неагрессивным. Инвалидность на самом деле очень отличающая черта. Скрыть или приуменьшить ее значение невозможно. Да, я отличаюсь от нормальных, здоровых людей. Но не всегда в худшую сторону. Дело не в отличиях или сходствах. Нет нормы. Не бывает. Мы все ненормальны в чем-то.

Антон Борисов: Само сочетание «человек-инвалид» звучит как «человек-лошадь». Есть в нем некоторая презрительная снисходительность. Иногда мне кажется, что общество заключило молчаливое соглашение: «Пусть инвалиды считают себя людьми, если им так легче, но на самом деле мы же понимаем, какие это люди». А я вам скажу: самые обыкновенные. И каждый человек, пришедший в этот мир, имеет безусловное право на жизнь. Слава богу, что на свете живет огромное количество людей, которые думают точно так же. Только благодаря им жизнь некоторых инвалидов не превращается в окончательный ад. Ведь государство относится к проблемам инвалидов, мягко говоря, без энтузиазма…

• — Вы оба живете за границей. Трудно было зарабатывать на жизнь в России?

Р.Г.: Почему именно в России? Я и в Испании себя не могу прокормить. Поймите, я же детдомовский. Мне не удалось получить нормальное образование. Вот у меня друг есть. Он в детдоме только в школе учился, на лето его домой забирали. Он смог в университет поступить. Нормально зарабатывает и нормально живет. А у меня такой возможности не было.

А.Б.: Зарабатывать на жизнь ни в России, ни в Америке мне трудно не было. При наличии работы, разумеется.

• — Кто ваши любимые писатели?

Р.Г.: Всегда по-разному. Сегодня — Чехов.

А.Б.: Русские, французы, англичане, итальянцы, парочка испанцев… Читать я люблю и стараюсь отдавать книгам все свободное время. Пользуюсь электронными библиотеками. Наиболее любимая — библиотека Максима Мошкова.

• — Что, на ваш взгляд, самое лучшее и самое худшее в человеке?

Р.Г.: Самое прекрасное в человеке — порыв. Поступок. Самое мерзкое и противное — привычка к подлости. Именно не сама подлость, а привычка к ней. Когда подлость становится нормой, обыденностью.

А.Б.: Самое хорошее — умение любить и прощать. Плохое — фига в кармане, камень за пазухой, мстительность.