Истории людей, которые пережили рак, практически всегда полны борьбы. Правда, не все онкопациенты могут открыто и смело рассказать их. Мы нашли три живые истории о болезни, нуждах и ценностях и в каждой из них узнали что-то про себя.
«Я все равно не чувствую себя полноценной женщиной… Много проблем, о которых не могу сказать»
Ирине Френкель из Сморгони было 28 лет, когда ей поставили диагноз «рак шейки матки». О болезни мужу она не рассказывала. Открылась только после развода. Сегодня она признает годы тишины своей ошибкой и смотрит на мир с позитивом. Настолько, насколько ей позволяет характер.
— В 1987 году на заводе, где я работала, был медосмотр. У меня обнаружили кисту яичника и посоветовали сделать операцию в Боровлянах. Во время обследования там помимо кисты нашли рак шейки матки.
Тогда у меня была истерика. Заведующий отделением говорил: «Что сделаешь? Нужно удалять. Только ты никому, кроме мамы, не рассказывай. Особенно мужу». Мы поженились несколько лет назад, у нас был сын, и реакция мужа была бы непредсказуемой. Сегодня я считаю, что мужу стоило сказать правду. Все равно отношения из-за болезни стали портиться, потому что я стала другой. Интимная жизнь превратилась в проблему, у мужа появились домыслы.
Мне сделали облучение и операцию Вертгейма (полное удаление матки. – TUT.BY). Через два с половиной месяца я вернулась в Сморгонь и еще шесть месяцев была на больничном. Мне дали 3-ю группу инвалидности, появилась возможность работать полдня. Хотя группу давать не хотели, говорили, что молодая, а это все статистика.
На работе никому о своей болезни я не рассказывала. Помню, как случился приступ почечной колики. Меня увезли в больницу. Скорая помощь стала сигналом для коллег, что это конец. Потом узнала, что все меня уже хоронили…
Два первых года после операции периодически ездила на проверки в Боровляны. Раньше считалось, если онкопациент два года прожил, то будет жить. Сейчас дают пять лет.
Через десять лет рак почек обнаружили у сына. Ему тоже сделали операцию. Тем временем отношения с мужем дошли до развода. Когда мы расставались с мужем, у нас был последний разговор. Тогда я и рассказала о раке шейки матки.
После операций у нас с сыном был определенный рацион питания. Ели овсяную кашу, мед, сухофрукты, тыкву, зелень, пили свежевыжатые овощные соки, козье молоко, компоты. До сих пор я не ем жареного, сливочного масла, копченостей, сосисок…
В то время держаться психологически помогал возраст. У меня был пик активности, я играла в местном Театре лицедеев, который гремел на всю Сморгонь. Мне привезли кассету о враче Галине Шаталовой с системой лечения позитивной энергетикой. Она считала, что рак — состояние организма, когда он вышел за пределы саморегуляции. Я поверила в ее версию. Мы с сыном делали зарядку по системе Ниши, употребляли энергетические продукты (свежевыжатые соки, мед, козье молоко), гуляли по лесу. Несмотря на все это, я до сих пор все равно не чувствую себя полноценной женщиной… Много проблем, о которых даже не могу сказать.
Сказать открыто, что перенесла операцию, я смогла только восемь лет назад. Когда в «Белорусской ассоциации молодых христианских женщин» мы занялись профилактикой рака молочной железы. Тогда я попала на конференцию в Стокгольм и познакомилась с онкопациентками, которые мужественно переносят болезнь и помогают другим. Меня вдохновил их пример.
После операции я активно занялась общественной деятельностью, стала проводить семинары по профилактике рака молочной железы.
В Европе работают не только с онкопациентками, но и с их мужьями, потому что у них тоже травма. Если бы у нас такое было, то многое бы изменилось. Там врач разговаривает с партнерами и рассказывает, что их ждет. При этом химиотерапию можно проходить дома, а не в больнице. Из больницы я вышла больным человеком, насмотревшись, как людей после химиотерапии тошнит, как все плачут и начинают меня хоронить…
У нас система направлена на лечение пациента, но не на профилактику и реабилитацию. Когда нужно делать операцию – делаем операцию, а «до» этого и «после» – не волнует.
«Женщине вообще боязно, когда на нее пальцем показывают, говорят, что у нее рак, грудь удалили…»
Нелли Халанская из Бобруйска перенесла рак молочной железы. Не впасть в депрессию ей помогла семья. Сегодня она занимается скрапбукингом, воспитывает внука и вспоминает недавно нашумевшую историю с операцией Анджелины Джоли, когда она удалила обе молочные железы из-за риска заболеть раком. «Это личный выбор каждого… Некоторые больные раком вообще операций не делают. Но то, что Джоли об этом открыто заявила, правильно. Чем больше на эту тему будут говорить, тем легче будет другим женщинам справиться с депрессией и понять, что они — не одни», — комментирует она.
— Я работала в детском саду воспитателем. На прогулке меня ударили мячом, и над грудью появилась гематома. УЗИ показало, что злокачественной опухоли нет. Через некоторое время обратилась к доктору проверить желудок, там на гематому тоже обратили внимание. После обследования сказали, что рак. Я не понимала, о чем мне в тот момент говорят. Попросила на неделю отложить операцию, вернулась домой и первых несколько дней никому ничего не рассказывала. На автомате занималась уборкой, все перестирала, перемыла… Потом открылась детям и мужу.
В 2007 году мне удалили правую грудь. Затем был этап химиотерапии, когда выпали волосы, брови и ресницы.
После операции я еще успела получить протез бесплатно. Сейчас их продают, в среднем он стоит 250 тысяч рублей. При этом каждый год протез нужно менять. Некоторые делали себе протезы сами: покупали в аптеке семя льна и делали мешочки. Женщины как-то выходят из этой ситуации. Ведь специальное белье и купальники у нас стали продавать буквально год назад.
На протяжении пяти лет после операции мне бесплатно выписывали таблетки. На них была аллергия, поэтому я пила немецкие. Но через некоторое время их перестали продавать. Три последних года я уже не принимаю лекарств. Если что-то вдруг заболит, пью травяные отвары.
После операции я пробовала устроиться на работу в детский сад. У коллег ко мне было повышенное внимание, постоянно спрашивали, как дела и здоровье. На меня сильно давили эти вопросы, и через месяц я уволилась. Поэтому последних пять лет до пенсии не работала.
Ходила на компьютерные курсы, вышивала. Потом у меня родился внук, и я забыла про болезнь. Сейчас зарегистрировалась как ремесленник и занимаюсь скрапбукингом: делаю открытки, фотоальбомы.
До операции я думала о том, как заработать больше денег, теперь у меня нет большого дохода от ремесла, но зато есть моральное удовлетворение. Раньше как-то плыла по течению: работа, дом… Теперь все это уже по-другому воспринимаешь. Сейчас у меня пенсия по возрасту – 1 млн 300 тысяч рублей. Но нужно учитывать, что десять лет я проработала на севере России и отказалась от пенсии за это время.
Многие онкопациенты не хотят рассказывать о болезни открыто. Возможно, потому, что у окружающих к нам порой негативное отношение, нездоровое любопытство. Женщине вообще боязно, когда на нее пальцем показывают, говорят, что у нее рак, грудь удалили… Поэтому нужен специалист, который бы приходил к онкопациентам в палату и общался с ними, объяснял, что все это – начало новой жизни, успокаивал. У нас такого не было. Я справлялась с депрессией сама.
«Люди за границей после операции с психологами работают, чтобы войти в ритм. Мне некому было помочь…»
Галина Мишина из Кличева с раком желудка столкнулась в 32 года. После работы зашла в поликлинику с жалобой на изжогу… После обследования в Могилеве узнала диагноз. 16 мая, когда мы ей позвонили, исполнилось десять лет со дня операции.
— Операцию мне сделали в Боровлянах. Примерно через две недели я уже уехала домой. Как сказал врач, болезнь у меня могла возникнуть на нервной почве. Действительно, до этого у меня были нервные потрясения.
Сначала мне дали 2-ю группу инвалидности, затем — пожизненно 3-ю группу. Через год после операции снова работала у этого же предпринимателя. Он меня уговорил выйти на работу. Мол, там коллектив, люди. Я работала полдня, но через год уволилась. Во время операции мне удалили желудок, с тех пор нужно есть через каждых два часа. Поэтому ходить на работу стало неудобно, и я начала выращивать цветы. Сортов сто цветов возле дома растет! Меня это спасает.
Пенсия по инвалидности — 900 тысяч в месяц. Еще я работаю в центре социального обслуживания населения оператором копировально-множительных машин за 1 млн 300 тысяч в месяц.
Если я не буду работать и заниматься цветами, то начну думать о болезни. А так, если какая психологическая напряженка, иду в огород, с цветочками поговорила — и все хорошо.
Люди за границей после операции с психологами работают, чтобы войти в ритм. Мне некому было помочь… Но был человек, с которого я брала пример. У сотрудницы на предыдущей работе был рак легкого. Но она была активная, все успевала, водила автомобиль, ездила за покупками в Польшу. После операции я пришла к ней и сказала, что буду на нее равняться и пока она живет, буду жить и я. Тоже получила водительское удостоверение, накопила денег и купила себе машину. Последних шесть лет езжу с этой женщиной в санаторий в Трускавец. Там мы ходим к психологу. Его рекомендации помогают держать себя в руках и не срываться по мелочам.
Источник: http://news.tut.by/society/348840.html
-
-
Юлия Самойлова: главное — ничего не бояться и трезво оценивать свои силы
Юлия Самойлова родилась и выросла в Ухте. С детств.. Читать далее+ -
Две истории — одна беда: как живут томские инвалиды по слуху
Жительница Томска Ксения Коноплева окончила коррек.. Читать далее+ -
Хочу стать полезной другим людям, попавшим в беду
Трагедия Ирины Бухтияровой вызвала общественный ре.. Читать далее+
Похожие статьи