Мальчик-бабочка: история усыновления, в которую трудно поверить

В марте 2011 года от Николоза отказались в роддоме. Сложно представить чувства родителей, которые оставляли малыша в больнице. Чтобы испугаться и бежать в страхе, достаточно знать, что при буллёзном эпидермолизе у людей от неловкого прикосновения кожа сходит лоскутами, а прием пищи может спровоцировать кровавую рвоту.

Неизлечимое генетическое заболевание, встречающееся с частотой один случай на сто тысяч, не имеющее радикальных методов лечения, а еще многочасовой ежедневный уход за кожей и вечная жизнь в бинтах и в ожидании научных открытий – вот вкратце история «детей-бабочек», как называют больных буллёзным эпидермолизом.

Казалось, Николозу повезло. Ему едва исполнился год, как нашлись усыновители. Американская семья из Техаса решила взять ребенка с тяжелой дистрофической формой буллёзного эпидермолиза. Супружеская пара собрала пакет документов и была готова ехать с малышом в Америку. Однако забрать Николоза они не успели. 28 декабря 2012 года Госдума РФ приняла знаменитый Федеральный закон № 272-ФЗ «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан Российской Федерации», или «закон Димы Яковлева», запрещающий усыновление гражданами США. Тогда казалось, что Николоза лишили будущего, а найти ему семью и хороший уход поможет только чудо.

Родной отец сказал: «Нет»

– Шел 2011 год. Наш фонд «Дети-бабочки» только зарегистрировался. Не помню точно, но, видимо, через больницу пришла информация, что от ребенка отказываются, – вспоминает руководитель фонда «Дети-бабочки» Алена Куратова. – Мы общались с отцом Николоза по телефону. Я в Москве, он в Питере. Я ему говорила про то, что малышу грозит заживо сгнить в детдоме, где просто не будет ухода. Что лучше забрать в семью. Клятвенно обещала поддержку, консультации, любую помощь, чтобы ребенок жил нормальной жизнью. А он, человек восточных кровей, на том конце провода говорит мне твердо: «Нет».

– А как же мама малыша?

– Мама? Молоденькая. Ее к ребенку не пустили. Мнение не учли. Отец сказал, значит, семья решила. Не обсуждается.

– Выходит, что сразу все стало понятно с диагнозом Николоза?

– Как только возникли подозрения, привлекли фонд, и наши врачи подтвердили: да, это оно. При тяжелых формах заболевания ребенок может родиться даже без кожи на ногах, потому что пока он идет по родовым путям, кожа буквально сползает большими участками. При легких формах, когда появляются пузыри на стопах и пятках, обычно замечают проблемы на третий-четвертый день после выписки из роддома.

Алена Куратова

Вообще, самая сильная инвалидизация детей происходит сразу после рождения.

Врачи видят, что малыш в ранах, его обрабатывают зеленкой, наклеивают пластыри, ставят катетеры, а потом отклеивают их, снимая полностью кожу с рук, ног, спины. Такие дети постоянно испытывают боль. Но медиков, которые раньше ни с чем подобным не сталкивались, винить просто невозможно. А шесть лет назад об этой болезни практически ничего не знали. В России специалистов не было, вот в фонд и обратились. Увы, мы сами до конца не знаем о масштабах проблемы в нашей стране, не можем найти какую-то часть детей. Подозреваю, многим просто неправильно был поставлен диагноз.

– Какова статистика?

– Мы ориентируемся на мировую статистику, по ней в России должно быть около 4000 «бабочек». Из них с тяжелой формой – около 1500. При простой форме у людей практически нет серьезных ограничений в жизни. Страдают, нуждаются в серьезном уходе и лечении люди с рецессивным дистрофическим буллёзным эпидермолизом.

– Отец Николоза не услышал эту аргументацию?

– Увы, нет. Но ребенку по-настоящему повезло. Он попал в дом ребенка на канале Грибоедова.

– Почему повезло?

– Мы сразу нашли общий язык с директором, Натальей Васильевной Никифоровой. У фонда к тому времени был в Питере филиал, и наш координатор Настя Сабитова ездила в дом ребенка, обучала воспитателей и медсестер перевязкам. К Николозу была возможность приезжать часто, поэтому за ним был очень хороший уход. В регионы не налетаешься, а тут мы все контролировали и максимально помогали.

А потом Ванесса Дельгадо усыновила Антона…

Справка: Антон Дельгадо – мальчик с тяжелой формой буллёзного эпидермолиза. Он родился в России от суррогатной матери, но, в отличие от своего здорового брата-близнеца, был оставлен родителями из-за проявившегося генетического заболевания. Именно благодаря Антону в 2011 году появился фонд Б.Э.Л.А. (теперь – «Дети-бабочки») и стала возможна помощь детям-бабочкам, которые получили в России шанс на адекватную поддержку и лечение. По сути, фонд появился ради Антона.

В 2012 году мальчика усыновила американская семья Ванессы и Джейсона Дельгадо. Семья приложила максимум усилий, чтобы жизнь ребенка была комфортной. Ему была проведена пересадка костного мозга, которая облегчила его жизнь, тем не менее сопутствующие заболевания и осложнения не оставили Антону шанса. 15 декабря 2015 года Антон умер. Его мама, Ванесса, написала в фейсбуке: «Мальчик, который очаровал мир, теперь в безопасности в руках Господа. Антон Иезекииль Дельгадо, мы будем любить тебя вечно».

Антон

Почему лучше США

Семья Ванессы принадлежит к одной из ветвей евангелической церкви. Ее адепты руководствуются в жизни простым и ясным принципом: детей без родителей быть не должно. Хочешь выполнить свою миссию на земле? Усынови больного ребенка. Жила Ванесса тогда в Техасе, в городке, где ее окружали единомышленники. Одна из соседок приходила помогать, училась перевязывать бинтами Антона. А потом начала собирать документы, потому что решила усыновить Николоза.

– В конце января 2013 года она должна была приехать забрать мальчика, – вспоминает Алена, – но тут 28 декабря 2012 года Госдума подписала «закон Димы Яковлева». И всё. Мы полгода питали надежду, что с усыновлением что-то может получиться. Вносили Николоза в списки детей, которым уже нашли родителей, и вместе с другими фондами умоляли власти отпустить хотя бы их. Куда мы только не писали, где мы только порогов не обивали. Но абсолютно везде мы слышали лишь категорическое «нет». Семья страдала и постоянно была с нами на связи, Николоза очень ждали. А мы не теряли надежду и готовы были на самые отчаянные шаги, чтобы помочь малышу.

– Не слишком ли фантастические проекты вы себе рисовали?

– Целый год мы провели в иллюзиях, а в 2014 году окончательно поняли, что нет шансов передать его американским усыновителям. Весь 2015 год пытались найти усыновителя в Европе. Наши сотрудники искали информацию и распространяли сведения о Николозе по самым разным агентствам. К тому моменту мы получили от опеки право на публикацию информации о ребенке и поиск новых приемных родителей. Нашли. Семья из Европы готова была его взять. Но мы не питали сильных надежд.

– Почему же?

– Мы сомневались, что финансово они потянут такого малыша. Собственно, почему мы хотели отправить Николоза именно в США? Да потому, что там дети-бабочки получают по страховке все необходимое: специальные перевязочные средства, мази, питание. Траты это огромные.

Николозу ежемесячно требуются медикаменты на 150-200 тысяч. А есть у нас дети, которым необходимо перевязок на 600 тысяч. По мере взросления ребенка расходы возрастают.

Поэтому для усыновления лучше та страна, где есть серьезное финансирование и бесплатное обеспечение медпрепаратами и повязками. Например, США. В Европе к таким странам, где детей с БЭ медикаментами обеспечивает государство, относятся Германия, Австрия, Чехия, Великобритания, Хорватия, Испания и Италия. Там такие дети могут чувствовать себя обычными детьми.

История тянулась. Мама вяло отвечала на наши письма, а потом у нее начались проблемы на личном фронте, и однажды она написала, что отказывается от усыновления.

И тут она узнает, что беременна

Поиски усыновителя для Николоза в России начались в 2016 году с необычной истории и вновь благодаря другому ребенку.

В Петербурге живет семья, в которой мама сама «бабочка». У супругов родилась дочка Камилла, тоже с буллёзным эпидермолизом. Так семья познакомилась с фондом. Олеся и Вадим мечтали о втором ребенке, но забеременеть не получалось, поэтому однажды они решили удочерить девочку-бабочку.

– Когда они начали процесс усыновления, – вспоминает Алена, – я вдруг поняла, что в России, в принципе, возможно устройство в семью детей с буллёзным эпидермолизом. Раньше я даже не допускала эту мысль. Наша цель была найти им родителей в той стране, где семья точно сможет помочь ребенку и обеспечит всем необходимым. Слава Богу, у Косимовых есть свои личные спонсоры, да и государство их поддерживает, пусть и частично. Словом, они решились взять ребенка. Мама там совершенно удивительная. Живет по тому же принципу, что и Ванесса: все дети должны быть с родителями. Олеся по себе знает, как жить с таким диагнозом. Вообще, я ей очень благодарна. Она показала нам, что в России не все потеряно. И вот, во время усыновления, буквально на последних этапах, она узнала, что беременна…

У них суд по усыновлению завтра, а у меня мысль: «Ну все, конец, откажется». Звоню и спрашиваю осторожно: «Как же теперь?» А в ответ: «Вы что, с ума сошли? Катя – мой ребенок. Я не могла забеременеть долго. Она мне принесла долгожданную беременность. Конечно же, мы берем ее». Сижу с трубкой и думаю: «Это космос. Эти люди из другой галактики!»

У Олеси и Вадима родился мальчик с буллёзным эпидермолизом, а потом они взяли еще одного. Теперь у них большая семья, четверо детей-бабочек, двое родных и двое приемных. А мы четко поняли, что усыновление в России детей-бабочек возможно. Именно Косимовы распахнули двери и подарили Николозу новую надежду.

Когда ребенок станет своим, мы будем счастливы

Приемная мама Николоза увидела его фотографию в фейсбуке. Это было 28 декабря 2016 года, то есть ровно в четвертую годовщину роковой для Николоза даты – принятия «закона Димы Яковлева».

Мальчик напомнил молодой женщине родного племянника. И хотя племянник блондин, а Николоз брюнет, и все говорили, что сходства никакого, ее что-то зацепило. Покой оставил.

Обратив внимание, что Николоз на фотографии весь в бинтах, все новогодние праздники Катя просидела в поисках информации о заболевании. В Рождество, как сама говорит, уже имела полную картину – как жить с таким ребенком и как теперь будет складываться ее собственная жизнь. В первый после праздников день начала собирать документы на усыновление, встала в очередь в школу приемных родителей. Еще через три дня вместе с мужем была в Питере. Катя была уверена, что усыновит ребенка за пару недель, не подозревая, что усыновление растянется на многие месяцы. Даже после окончания школы приемных родителей не все документы были собраны, зато оказалось, что времени у Кати в обрез, максимум до весны.

По закону в доме ребенка сирота может находиться от рождения до четырех лет включительно. Николоз попал в санкт-петербургский дом ребенка № 13 в четырехмесячном возрасте и задержался на два года сверх положенного. Комиссия продлевала его пребывание еще и еще в связи с тяжестью заболевания. Но тянуть больше было нельзя.

«Эта болезнь протекает с потерей организмом белка, который необходимо постоянно восполнять, сопровождается желудочными и кишечными кровотечениями, – объясняет мне по телефону главный врач Специализированного психоневрологического дома ребенка № 13 Адмиралтейского района Санкт-Петербурга Наталья Васильевна Никифорова. – Нам фактически с нуля пришлось учиться уходу за таким ребенком. Нас в этом очень поддержал фонд «Дети-бабочки». Они сообщали нам самые последние данные мировой науки об этом заболевании. Они обеспечивали нас специальными перевязочными материалами, которых у нас просто не было в наличии. Они предоставляли специализированную одежду для Николоза, закупали увлажнители воздуха, которые поддерживают определенный микроклимат в помещении.

Мы продлевали его пребывание. Все-таки была высока вероятность устройства мальчика в семью. Мы были нацелены на это и вместе с фондом «Дети-бабочки» не оставляли надежды. У Николоза сохранена двигательная активность, интеллект соответствует его биологическому возрасту. И если он не попадает в семью, то отправляется в детский дом. Мы переживали, что ему будет сложно в организованном коллективе жить с такой кожей.

Когда он нервничает, у него кожа буквально кипит пузырями. Нервное перенапряжение и риск травматизма губительны для мальчика и ведут к обострению заболевания.

У нас-то он жил в небольшой группе в пять человек.

Вторая причина, которой мы руководствовались, продляя его пребывание у нас, – люди. Мы понимали, что новый коллектив персонала детского дома не сразу привыкнет к нюансам ухода за таким ребенком. Людей нужно будет снова обучать.

В нашем доме ребенка очень много тяжелых детей с самыми разными недугами (трахеостомами, гастростомами, с трансплантированными органами), поэтому у нас работают врачи и медсестры высшей категории. Часть сестер пришла из хирургического реанимационного отделения. Это очень квалифицированный медперсонал. Но любое редкое заболевание, хоть семь пядей во лбу имей, требует информирования, знаний. Не все таковыми обладают. Значит, нужно учиться. И это не происходит за один день.

Чем больше мы впитываем информации, тем больше понимаем и знаем об особенностях заболевания, тем квалифицированнее можем оказать помощь. Поэтому мы ждали».

Впрочем, главврач очень осторожна в оценке усыновления Николоза и признаётся: «Первое время мы никогда не испытываем особой эйфории от того, что ребенок находится в семье. Когда Николоз действительно станет своим и приживется, вот тогда мы будем счастливы».

В школе приемных родителей нужно учиться два месяца. Когда Катя узнала, что в марте мальчика могут отправить в интернат для инвалидов, она пришла в школу и просила сделать для ее семьи исключение. Предлагала сначала забрать ребенка, а потом пройти обучение в ШПР. Но получила категорический отказ.

– Кто же мог подумать, – признается Катя, – что половина потенциальных родителей, окончив школу, отказывается от своего желания усыновить.

Несмотря на страхи и опасения, они с мужем своего намерения не оставили.

Было видно: она его заберет

После январских праздников Алена Куратова поняла, что для Николоза есть потенциальная мама. У ребенка, которого не меньше пяти раз пытались усыновить, появился реальный шанс.

– Все стремительно закрутилось. Мы встретились с Катей в апреле и поняли, что она его заберет.

– Как вы это поняли?

– По ней это было понятно сразу. Про таких людей говорят: «Вижу цель, не вижу препятствий». Когда люди придумывают отговорки, чтобы отсрочить момент – это одно, а тут невооруженным глазом было видно: она его заберет. Конечно, мы сильно боялись. Если бы вы только знали, сколько раз мы обжигались. История отказов – она же бесконечная.

– Да, но усыновление – это не личное дело, это история семейная.

– Силы даются на дело. И Кате дались силы именно на Николоза. То, что у них в семье происходит – это их микроклимат. Ты не можешь проследить, повлиять, даже учесть никак не можешь. Но по факту ей свыше даны были силы, и все. То, как она проходила препятствия, как реально всего этого хотела… это же потрясающе. Когда ты знаешь, что тебя реально ждет, начинаешь бояться и сомневаться.

Если бы я знала, что меня ждет в первые два года после основания фонда, я бы никогда не стала этим заниматься. Вот это «вижу цель, не вижу препятствий» я на себе испытала. Это когда кто-то свыше будто взял тебя за руку и ведет. А потом ты понимаешь, что ведут тебя правильно, что закончиться это должно чем-то хорошим, и ты просто должен довериться. Катя доверилась и была в потоке. Я смотрела на нее и точно знала: она Николоза заберет. Да, мы перестраховывались, мы периодически пытались ее контролировать: проверяли, закончила ли она школу приемных родителей, собрала ли все документы… на нее очень сильное давление было. И мы все сидели, скрестив пальцы, и ждали.

– Выходит, усыновление – это гора с плеч фонда?

– Для фонда отказники всегда в приоритете, мы при любых обстоятельствах в первую очередь их обеспечиваем. Налаживаем отношения с детским домом или домом ребенка, обучаем воспитателей и медсестер, как ухаживать за кожей «бабочки», поставляем медикаменты, к ребенку регулярно приезжает наш врач или патронажная медсестра. При этом, каким бы хорошим ни был уход в детском доме, постоянное внимание и ласковую заботу могут обеспечить только родители. Детские дома страдают от нехватки персонала, медсестра, которую мы обучили, может уволиться, и нужно обучать новую. Ребенка могут перевести в другое учреждение, и нужно налаживать отношения с новым детским домом, чтобы у нас была возможность помогать ребенку. А ведь у «бабочки» состояние кожи может серьезно ухудшиться в считанные дни. Мама же с ребенком всегда. Мы ее обучили один раз и дальше поддерживаем, помогаем.

– Если уход такой дорогой, как же родители в России будут таких детей содержать?

– Люди прекрасно осознают свою ответственность, беря такого ребенка. Понятно, что мы поддерживаем и наши патронажные сестры приезжают. Но знаете, почему мы рады, что Николоза усыновила московская семья? Пять лет назад мы добились, чтобы дети-бабочки, проживающие в Москве, обеспечивались медикаментами за счет столичного бюджета. В Москве их двадцать человек. Город выделяет на них субсидию, покрывая большую часть расходов. Когда узнали, что Катя готова взять Николоза, все в голос кричали: «Слава Богу, берут, слава Богу, в Москву».

Наша главная задача сейчас в том, чтобы забота по обеспечению медикаментами детей-бабочек легла на государство.

– Кроме Москвы, в каких-то регионах есть финансирование?

– В Чечне, в Ханты-Мансийском автономном округе, еще несколько городов частично обеспечивают: Оренбург, Пермь, Екатеринбург, Уфа. Раньше еще был Дагестан.

– А почему Чечня, Дагестан?

– Это генетическое заболевание, локализовано в регионах, где случаются близкородственные браки. Вы можете быть носителем гена, и я, но у нас 25 процентов вероятности, что родится такой ребенок. А у них, в силу близкородственных связей, вероятность встретиться с носителем повышается в разы. Там есть семьи, где дядя, папа, брат – все больны. И дети все больны. В Дагестане, например, сейчас живет 131 человек с буллёзным эпидермолизом. В ХМАО – пять. А в Норвегии на всю страну – два.

Дети-бабочки – больше не страшно

Фонд общается с чиновниками, пишет обращения, привлекает вип-персон, делает все, чтобы наладить процесс финансирования на государственном уровне. Алена мечтает, чтобы дети-бабочки были полностью на гособеспечении, а фонд занимался реабилитацией, социализацией, обучением врачей, экстренным лечением и поддержкой семей. В России, кроме как в фонде, нет даже специалистов, способных рассчитать количество бинтов и повязок на ребенка.

Одному ребенку подходят одни перевязочные средства, другому другие, у кого-то аллергия на одну мазь, а для кого-то она  – единственное спасение, кому-то повязки в 30/50 сантиметров хватит на неделю, а для кого-то едва хватит закрыть спину. Детям-бабочкам нужно постоянно восполнять недостающий белок. Для нормальной жизни им необходимо потреблять в день не 2000 калорий, как здоровому человеку, а все 4000. Им требуется особое питание.

А еще инвалидные коляски, так как пальцы на руках и ногах при травматизации кожи часто срастаются, коленные и локтевые суставы не всегда могут разгибаться. Им требуются особые специалисты, ведь такие люди не могут пойти к обычному окулисту или стоматологу. Они даже зубы не могут чистить как обычные люди, потому что зубная щетка ничего не оставляет от слизистой на деснах и в гортани. Слушая рассказы руководителя фонда, я признаюсь, что мне страшно.

– Уже не страшно, – говорит Алена. – Страшно было, когда я читала рассказы мам, которые видели, как медсестры берут ребенка под мышки, и кожа малыша рвется в клочья, как она сходит со спины, когда врач небрежно двигает малыша на простыне за ножки.

Сейчас все эти истории в прошлом. Знаете, я горжусь, что за эти годы мы вывели историю детей-бабочек на такой уровень, медики сейчас знают о болезни больше, а наш фонд признан медицинским сообществом. Раньше нам звонили только мамы, теперь и врачи. Нет больше историй про сгнивших заживо в кювезе новорожденных, потому что им поставили не тот диагноз и положили в кювез, где температура 37, и кожа ребенка, которая выдерживает не больше 23 градусов, закипела. Таких историй нет.

История Николоза – это сплошное олицетворение надежд, – вдруг переключается Алена. – Столько было попыток его усыновить, что это должно было наконец случиться. Я лично знаю пять семей: американцы, европеец, была даже семья в России, помимо Кати, которая им заинтересовалась. Они посмотрели, посчитали траты и поняли: не потянут. Николоз слишком долго ждал. Ему шесть лет. А чем старше ребенок, тем меньше у него шансов. Усыновление «бабочки» с не самой простой формой заболевания в России – это очень важно.

Просто взял ношу и понес

– Я верю, что есть дети, которые рождены для определенной миссии, – говорит Алена. – Если бы Антон не родился, фонда «Дети-бабочки» бы не было, сотни детей не получили бы помощь. Моя личная история была бы другой. Антон пришел и мир вокруг себя перевернул. Пострадал и умер, выполнив свою задачу. В эту миссию я верю очень.

– Расскажите эту историю.

– Я должна была выходить на работу после декрета. Не хотела. Отправляла во вселенную запросы: «Боже, помести меня туда, где я должна быть. Не хочу больше заниматься автомобильным бизнесом». Тут вижу в сети фото Антона. Плакала три дня. Открою фотографию и рыдаю. Муж мне говорит: «Ну чего ты рыдаешь, иди и сделай что-нибудь». Я насобирала по друзьям 50000 рублей – фантастическую для меня по тем временам сумму.

Позвонила координатору «Отказников». Оказалось, что таких сердобольных, желающих Антона пожалеть, была еще сотня. С тех пор моя квартира превратилась в волонтерский штаб и склад медикаментов. А я только и делала, что от Антона домой, от дома к Антону носилась. Потом познакомилась с другим волонтером, Натальей, и мы создали фонд. Искали информацию, готовили документы, обращения, писали тексты.

– Антон был особенным?

– Однажды я оказалась на мероприятии, где ко мне подошел незнакомый фотограф и зачем-то стал показывать на своем фотоаппарате некоего батюшку. Я ему говорю: «Ну что вы мне его показываете? Я его знаю». «Как знаете?!» – воскликнул он. «Знаю, и все. Имени не помню, но он приходил к Антону в больницу», – говорю. Фотограф в меня вцепился, трясет: «Да вы знаете, что это старец из Оптиной пустыни? Да вы не понимаете, при каком событии присутствовали! Он просто так никогда никуда не приходит, ему 85 лет, сил у него мало… Да масштаб встречи этих душ вы, может, с годами поймете!» А я помню, что старец этот действительно сам приехал. Никто его не приглашал, да и никого не было с нами, кроме Антона, нянечки и меня. Батюшка дверь закрыл и долго с Антоном был.

Я со временем стала больше понимать ценность истории с Антоном. А потом и с Николозом. Они оба через свою историю привлекли внимание к этой боли. Они своею жизнью другим дарят надежду, они – живое доказательство, что чудеса случаются.

Я верю, что когда, например, рождается больной ребенок в семье, это не просто так. Это тебе телеграмма от вселенной. Правильно прочел – все супер, не правильно – страдаешь. Если что-то не складывается, значит, дверь закрыта и иди отсюда, значит, не время.

Вот с Николозом так. Пришло его время. Катя – его мама. Только с такой любовью и бесстрашием, как у нее, можно решиться взять ребенка. Тут рационально просчитать ничего нельзя. Просто взял ношу и понес.

Жалость пройдет, нужно крепко полюбить

– Когда мы появились в жизни Ника, – вспоминает Катя, – медсестры и воспитатели сказали, что состояние его кожи сильно улучшилось.

Катя верит, что если не полное выздоровление, то улучшение состояния кожи Ника во много раз точно возможно. Она сделает для этого всё. А еще уверена: чтобы взять в семью ребенка с особенностями, нужно крепко полюбить его. «Полюбить надо прежде, чем он окажется дома. Даже жалость со временем пройдет. А с трудностями может быть невыносимо. Но у нас случилась большая любовь. Я очень люблю своего родного сына и никогда не думала, что второго ребенка смогу так же сильно полюбить. Он для меня как родной».

Наших сил хватит, чтобы сделать его жизнь хорошей

Актриса, попечитель фонда «Дети-бабочки» Ксения Раппопорт

«Недавно вышел замечательный документальный фильм Кати Гордеевой «Измени одну жизнь». Невероятно глубокий, он говорит об усыновлении не просто как о сложном и длительном процессе. Он говорит о том, что приемное родительство отягощено прошлым самого ребенка, на которое ты уже никак не можешь повлиять. В этом прошлом есть опыт брошенности, ощущение ненужности и, как в случае с Николозом, опыт физической боли.

Приемное родительство – это не эмоциональный, сиюсекундный порыв, а осознанный шаг человека, который понимает, что в его жизни есть ресурсы, есть место другому человеку со всеми его проблемами, а главное – прошлым, есть место в сердце, в доме, есть душевные и материальные ресурсы. И очень важно приемную семью поддерживать. Это огромное счастье, что Николоз нашел маму. Я желаю ей сил, мужества, терпения и любви. Мы будем помогать, насколько это возможно. Верю, что всех наших сил хватит, чтобы сделать жизнь Николоза хорошей».