Эвтаназия: жизнь — право или обязанность

У каждого человека есть право на жизнь, но если жизнь стала мучительно невыносимой, есть ли у нас право уйти из жизни.

Григорий Сорокин из Ижевска парализован с 2007 года – после сильного инсульта. Он говорит , что устал от такой жизни – и морально и физически, и хочет обратиться к Президенту, чтобы ему разрешили эвтаназию.

Владимир Корсаков из подмосковного Орехово-Зуева задушил свою мать, чтобы избавить ее от страданий. У женщины обнаружили рак молочной железы второй степени.  Женщину мучили дикие боли. Мать Владимира предприняла две неудачные попытки суицида, постоянно просила врачей об эвтаназии.

В студии программы «Свобода и справедливость» пытаются разобраться, может ли человек сам решить – жить ему или умереть.

Григорий Сорокин из Ижевска парализован с 2007 года – после сильного инсульта. Он говорит , что устал от такой жизни – и морально и физически, и хочет обратиться к Президенту, чтобы ему разрешили эвтаназию.

ТАМАРА СОРОКИНА, ее муж просит об эвтаназии: Муж заболел в марте 2007 года. У него произошел тяжелейший инсульт. Он был полностью парализован — не мог дышать самостоятельно, не мог глотать. Он мог только открыть и закрыть глаза. Первые два с половиной года, когда он проходил курс лечения, всегда было улучшение. Я не говорю о чем-то глобальном, а, по крайней мере, если у него лежит рука на груди, то он ее мог, например, положить рядом с собой, дотянуться до глаз, дотянуться до рта. Правая нога у него немножечко тоже приподнимается. Но он хочет умереть, хотя я – против. Да, у него вот такие бывают часы отчаяния, депрессии, когда он отказывается кушать, не смотрит даже телевизор, не разговаривает со мной. Потом, со временем, у него это проходит. Потом у него снова начинается депрессия, снова такое отчаяние. Ну, как бы это получается периодически.

АЛЕКСАНДР БРОНШТЕЙН, заслуженный врач России: Наверное, его можно понять. Он устал жить. Наверное, каждый человек, который имеет право на жизнь, при каких-то определенных обстоятельствах, может быть, и имеет право на смерть. Он настрадался, ему тяжело, он жалеет родственников, он жалеет жену, всех близких, которые с ним рядом.

БОРИС ПОЛОЖИЙ, психиатр, доктор медицинских наук: Фактически это просьба о суициде. Он не может сам покончить с собой, и поэтому он просит. Это такой пассивный суицид, получается. В отношении близких я не могу себе представить, что близкие готовы помочь именно эвтаназией. А у героя передачи — депрессия, она вполне понятна, ее надо лечить. Это тяжелейшая депрессия. А финал любой депрессии – это желание покончить с собой. Вы же в Ижевске живете. У меня в Ижевске есть несколько очень хороших специалистов-учеников. Подойдите ко мне после передачи, я постараюсь, может быть, хоть как-то вам помочь в этом аспекте.

СВЕТЛАНА КОНЕГЕН, журналист, телеведущая: На мой взгляд, право на жизнь не может быть в полной мере полноценным без права добровольного расставания с ней. Но давайте подумаем о тех тысячах и тысячах людей, которые вроде бы не больны, о стариках, которые пребывают в этой депрессии. Я не психиатр, конечно, но насколько я знаю статистику, наиболее высокий процент самоубийств – это среди подростков и стариков. Я в жизни много раз сталкивалась со случаями, когда вроде бы люди, у которых есть квартиры, родственники, но они физически здоровы, они не больны какими-то страшными болезнями, в принципе, они не голодают, они не выброшены на улицу этой жизнью, но ко мне самой несколько раз обращались очень пожилые люди с подобными просьбами и говорили: «Я не хочу больше жить! Помоги!». У нас абсолютно отсутствуют социальные механизмы, которые поддерживали бы больных и стариков.

АНЖЕЛИКА СТАРКОВА, ее мать мучительно умирала от онкологии: В прошлом году меня выписали и дали мне шесть месяцев на житье. Когда в мае я пришла к своим врачам с хорошими анализами, они приняли это как личное оскорбление. Я – онкологическая больная, и меня выписали умирать. Врач из лучших побуждений сказал моему мужу поводить мою младшую дочь, ей 10 лет, старшей – 25, к психологу, чтобы подготовить к маминой смерти. Все, на этом все мои взаимодействия с медициной официальные закончились. Я жива, случилось чудо. Но почему-то все вы так обтекаемо говорите о том вопросе. Этот человек имеет право просить умереть, и я лично за эвтаназию.  В 90-м году на моих руках умирала моя мама от рака. И будучи тогда молоденькой женщиной, я сидела с маленьким ребенком, и я знаю, что это такое – умирающий раковый больной. Сначала мы делали наркотические уколы ей раз в день, вечером, потом больше, потом мы стали делать через каждые два часа. Я считаю, что моей маме можно было помочь уйти.  Но не я лично. Я думаю, что должна быть такая система и служба.

СЕРГЕЙ РЯХОВСКИЙ, член Общественной палаты РФ: Но давайте вспомним, что бывший премьер-министр Израиля и наш русский генерал лежат в тяжелом состоянии, в коме семь лет, шесть лет. И почему-то вот как-то они еще лежат и живут, надеясь на чудо. Мне кажется, должна быть государственная политика…

АНТОН  БЕЛЯКОВ, депутат ГД РФ, врач: У нашего героя это желание в процессе жизни менялось много раз. Вот его родственники говорят, что он то хочет, то не хочет.  Это его право. Каждый имеет право залезть на восьмой этаж и броситься головой вниз. Но это не значит, что все остальные должны уважать его это право и дать ему это сделать. Понимаете? Он самостоятельно это может сделать, но никто из нас ему помочь в этом не может.

ОТЕЦ ТИМОФЕЙ, священник: Мы начали программу с вашего вопроса: имеет ли право человек уйти из жизни? И если мы говорим в рамках данной Богом человеку свободы – да, Бог дает это право. Хотя с удивительным, конечно, сожалением. Иуда воспользовался этим правом отчего? От отчаяния, от того, что он предал своего учителя. Сначала один грех, потом другой. Право – да, Бог дает это право. Но это не значит, что этим правом человек воспользуется и будет прав. Здесь есть физические страдания, но  моральные — гораздо больше. Вы же видели, он говорит о том, что он в тягость, не хочет быть обузой своим родственникам. И это гораздо больше его терзает. Более того, смотрите, в Спарте был такой обычай – когда ребенок рождался слабым, его убивали. Имели ли родители на это право? В Спарте считалось, что они имеют на это право.

ДАРЬЯ ХМЕЛЬНИЦКАЯ, дочь актера Бориса Хмельницкого: Я сочувствую этому человеку, сочувствую его жене. Но я хочу сказать очень четко на ваш вопрос, что в данном случае человек не имеет права просить о том, чтобы уйти из жизни. Не надо подменять понятия. На Земле есть только одна ценность, которая неприкосновенна – это жизнь. Если человек попадает в сложную ситуацию, в ситуацию жизни и смерти, и  знает, сколько ему отпущено, и пусть это будет тяжело — и тому человеку, который находится в этой ситуации, и его близким… Мой отец умирал очень тяжело,  но я могу сказать, что каждое мгновение, проведенное с моим отцом в эти минуты, весит больше, чем годы моей жизни без него.

АНТОН  БЕЛЯКОВ, депутат ГД РФ, врач: Безнадежных ситуаций не бывает. Никто не знает, сколько отпущено. Вот у нас героиня, которую отправили умирать, она жива и, слава богу, сегодня в нашей студии. Еще недавно мы с вами говорили о том, что онкология поджелудочной железы – это три месяца жизни. Совсем недавно мы с вами знали нобелевского лауреата, который пять лет прожил и умер по другой, в общем, причине, на своем препарате находился. Понимаете, здесь эксперты, мои коллеги, которые говорят, что он небезнадежен, у него есть положительная динамика. Я считаю, что нужно бороться всегда до конца. И это делает наша героиня. Поэтому близкие не  могут помочь уйти из жизни, в том числе, и потому, что они не знают, сколько отпущено.

Владимир Корсаков из подмосковного Орехово-Зуева задушил свою мать, чтобы избавить ее от страданий. У женщины обнаружили рак молочной железы второй степени. Ее положили в больницу, сделали операцию. Она там лежала полгода, не вставая, началась водянка, отказали ноги. Женщину мучили дикие боли. Ей прописали наркотические пластыри,  но боль не уходила. Мать Владимира предприняла две неудачные попытки суицида, постоянно просила врачей об эвтаназии.

ВЛАДИМИР КОРСАКОВ, убил свою тяжелобольную мать: Я сделал это, потому что я ее очень сильно любил. Любил и буду любить всегда.
Тяжело говорить и вспоминать. «Помоги мне, — говорит, — мне все равно трудно дышать. Но ты ничего не бойся». Она уже просто в таком была состоянии… Просто помню последнее: в руках уже был угол простыни, когда на шее он лежал, и она продолжала все говорить: «Ну давай, смелее, смелее»… Голова уже свесилась, я рухнул на нее, реву, не знаю, сколько. Долго потом не мог прийти в себя. Она жила только ради меня всегда, и я ради нее жил.

БОРИС ПОЛОЖИЙ, психиатр, доктор медицинских наук: Я совершенно коротко скажу: это убийство, которому нет оправдания.

ОТЕЦ ТИМОФЕЙ, священник: Я не хочу судить, но очень горестное чувство возникает, когда мы смотрим на это. Очень больно. В какой стадии должен человек испытывать эти страдания, чтобы иметь право на суицид? Человек страдает в разных ситуациях – он страдает морально, он страдает физически. И что, каждое страдание должно ставить вопрос о праве человека на самоубийство? Но это же чудовищно, правда?

АЛЕКСАНДР БРОНШТЕЙН, заслуженный врач России: Чудовищно. Я не могу себе представить, что нормальный человек может это сделать даже в абсолютно безнадежном случае. Но дело в том, что рак молочной железы второй стадии абсолютно излечим. И я вижу в этих случаях звенья одной цепи: это очень стоит очень дорого. На самом деле это должно оплачивать государство. И есть определенные схемы, по которым нужно лечить этих людей. И если бы она получила адекватную медицинскую помощь, она бы и сегодня еще жила.

СВЕТЛАНА КОНЕГЕН, журналист, телеведущая: Случай, конечно, страшный. Очень страшный. Не дай бог кому-то оказаться в этой ситуации. Но мне кажется, что взять на душу такой страшный грех можно только… в данном случае это было сделано во имя любви.

ДАРЬЯ ХМЕЛЬНИЦКАЯ, дочь актера Бориса Хмельницкого: Здесь очень сложная ситуация. Вы все говорите, обращаясь к родственникам, может ли жена помочь мужу и почему сын помог матери. Вы не обращаете внимания в данной ситуации на то, что пусть это правильно или неправильно, но в данном случае мама этого парня сама спровоцировала его на это. И как ему теперь жить с этой болью, с искалеченной судьбой после этого действия, непонятно. Ему жить тяжело теперь, понимаете, после того, как он это сделал своими руками, любя свою мать. Любя! Но она его на это спровоцировала. Как ему жить теперь?  С его стороны это – жертвоприношение. А со стороны матери, хоть сто раз понимая, что ей тяжело, к сожалению, это — преступление по отношению к своему сыну.

ЕВГЕНИЙ ЧЕРНОУСОВ, адвокат Владимира Корсакова: Вы  попробуйте вникнуть в ситуацию. Что у него ни кола, ни двора, что отец у него – пьяница, что у него двухкомнатная «хрущевка», что он вообще, работая в милиции, не мог работать. И вообще все эти три месяца ни минуты не спал!  Вот и ответьте, он вправе был это сделать или не вправе. А вы уклоняетесь от ответа.

ДАРЬЯ ХМЕЛЬНИЦКАЯ, дочь актера Бориса Хмельницкого: Нет, не вправе он был это делать. Не вправе! Если вы говорите о праве, то вы должны говорить про закон, а по закону убить человека нельзя. Я просто хочу обратиться ко всем людям, которые попали в такую ситуацию, особенно к близким, у которых родственники или любимые люди умирают в подобных ситуациях. Это очень сложно, это очень тяжело, но прежде всего самому человеку, который находится рядом с больным человеком, надо мобилизоваться до такой степени, чтобы помочь уйти ему из этой жизни достойно, дожить с ним эти минуты достойно. В данной ситуации мне кажется, что сам молодой человек нуждался в помощи действительно психиатра. И наверняка у него была своя депрессия. Я очень хорошо его понимаю, я сама была в такой ситуации.

СВЕТЛАНА КОНЕГЕН, журналист, телеведущая: Я думаю, что речь тут идет о том, что наступил какой-то момент, когда все ценности жизни были полностью отодвинуты и замещены этой самой болью. И просто ничего уже другого не осталось.

БОРИС ПОЛОЖИЙ, психиатр, доктор медицинских наук: Я не хотел, но я сошлюсь,  я пытаюсь контрпозицию занять. Мой отец умирал у меня на руках несколько месяцев. До последнего его вздоха я был рядом с ним. Я не хочу сказать, что я какой-то особенный человек, ни в коем случае. Но если бы даже он просил… Он не просил, он мужественно боролся до последнего вздоха своего. Но если бы он попросил, я все-таки могу с уверенностью сказать, что я свернул бы себя, потому что детоубийство, отцеубийство, матереубийство есть убийство, и нет здесь оправданий. Нет.

АЛЕКСАНДР БРОНШТЕЙН, заслуженный врач России: Есть какие-то человеческие понятия о том, как человек уходит из жизни. Я не могу себе представить, как можно лишить жизни, задушив мать полотенцем. Может быть, есть какие-то инъекции, может быть, обсудить с кем-то что-то. У нас, в России, это невозможно. Но в Европе сегодня, в нескольких странах – в Бельгии, в Швейцарии, в некоторых Штатах в Америке этот вопрос решен. И если у него была абсолютно эксвизитная ситуация, экстраординарная, ее можно было решить.

ЕВГЕНИЙ ЧЕРНОУСОВ, адвокат Владимира Корсакова: Следователь мне лично сказал, что 20 человек соседей из подъезда дали показания положительные и сказали: «Да, действительно, это вообще положительный человек. Но если вы ему вместе с прокурорами, с судом наказание определите – лишение свободы, мы выйдем на забастовку в этом отношении, мы выйдем на митинг, потому что он – жертва всего этого». Все окружение, которое поддерживало, они все за него.

СЕРГЕЙ РЯХОВСКИЙ, член Общественной палаты РФ: Мне кажется, это преступление, но он уже столько настрадался! Дать условно с контролем внимательно следить за его жизнью, чтобы потом с девушкой так не произошло, не дай бог. Вот не дай бог, она заболеет – следить. Но он себя уже наказал. Мне кажется,  уже всякие сроки бессмысленны. Он уже наказан и жизнью, и Богом.

ОТЕЦ ТИМОФЕЙ, священник: Есть некие законы, которые даны Богом человеку, когда человек приходит в этот мир, рождается, и он уходит из него. И не человек эти законы определяет, но Бог. Страдания кого-то очищают, а кого-то доводят до таких ужасных ситуаций. Да, жизнь представляет самые разные случаи, но ведь и смерть бывает красна, но когда она исполнена некоего смысла. Есть мученики. Есть смерть Христа, который умирает за человечество. Он страдает, он боится этих страданий. В Гефсиманском саду он молится и просит Бога о том, чтобы, если возможно, эта чаша его миновала. Но он умирает. Он восходит на крест и умирает за человечество. И есть другой разбойник, который умирает рядом со Христом, так же на кресте находится. И хулит, и страдает, как вы говорите, желая умереть скорее. Но одна смерть – это смерть-искупление, смерть, которая приводит к воскресению, а вторая смерть – которая приводит к потере личности.

БЕРТ ВАНДЕНБОРН, проводит процедуру эвтаназии в Бельгии: В первую очередь я бы хотел выразить свое глубокое уважение всем пациентам, всем родственникам, всем врачам и всем священнослужителям, которые присутствуют в этой студии. На экране вы видели трех человек – пациента, его жену и врача, которые выразили полное согласие с процедурой эвтаназии. Я вам так скажу. Весь процесс всего длится 10 секунд, который мог бы занять недели. И если психиатр считает, что пациент может избавиться от своих страданий через определенное время, то ни один врач в Бельгии не совершит эвтаназию. По закону просьба об эвтаназии должна исходить от самого пациента, не от его родственников. И человек должен испытывать постоянную боль, физическую или ментальную. Человек обращается к лечащему врачу — как правило, это терапевт или онколог, который ведет его заболевание – и этот доктор принимает такое решение. Если доктор видит, что человек страдает от невыносимой боли и испытывает невыносимые страдания, которые не могут быть облегчены каким-то другим образом, он может принять это решение. Решение принимается не в один день. Человека спрашивают несколько раз, от него должно исходить постоянное желание. То есть существует несколько этапов такой просьбы. Что касается механизма эвтаназии, то  доктор может сделать инъекцию. И компонент, который он вводит пациенту внутривенно, состоит из двух частей: первая – это сильнодействующее снотворное, которое в течение 2 – 3 секунд усыпляет человека, и второй компонент останавливает его дыхание, то есть человек умирает, не чувствуя боли.

АЛЕКСАНДР БРОНШТЕЙН, заслуженный врач России: Я очень рад, что я это здесь услышал. Может быть, когда-нибудь мы доживем до того, что и в России будут так поступать в случае безнадежных ситуаций. Нам рассказали абсолютно о цивилизованном методе ухода из жизни. И каждый человек, живущий в России, тоже имеет на это право, как и в Бельгии.

СВЕТЛАНА КОНЕГЕН, журналист, телеведущая: Я хочу сказать, что, на мой взгляд, введение, в том числе, и в России как все-таки некоторой части цивилизованного мира, я надеюсь, во всяком случае в перспективе, закона об эвтаназии – это акт высочайшего гуманизма, акт абсолютного уважения к человеческой личности и к ее персональному выбору.

АНТОН  БЕЛЯКОВ, депутат ГД РФ, врач: Я сейчас скажу крамолу, но она витает в воздухе. Обратите внимание, во всех ситуациях, которые мы сегодня рассматривали, одна из мотиваций была все-таки освободить близких. И в одном случае наша героиня, присутствующая здесь, она не поддалась этому соблазну. В другом случае… я понимаю, что адвокат сейчас будет говорить, что родственники, соседи по подъезду… Но в какой степени… Не обижайтесь на меня ради бога, Володя… Эти неудобства жизненные, когда нет возможности встречаться с девушкой, когда человек находится на работе, он переживает… В какой степени присутствовала личная мотивация, мы с вами не знаем. У нас нет видеозаписи того, что говорила мама. Мы знаем только, что он лично принял варварское решение и задушил свою маму простыней. Это варварское решение.

ОТЕЦ ТИМОФЕЙ, священник: Все-таки хочется верить в то, что большинство людей должны иметь право на достойную смерть, но достойную с большой буквы. Не просто взять и уйти, отключить некие жизненные функции и уйти. Это грустно. Да, это их право, несомненно. Но если, скажем, общество когда-то придет к принятию этого закона, это право большинства общества, для этого есть законодательная власть. Но все-таки идеал смерти, он немножко другой. И эвтаназия – это «хорошая смерть» в переводе с греческого на русский язык. Хорошая. И хочется, чтобы такая была смерть у каждого из нас.

Источник http://www.1tv.ru/sprojects_edition/si5833/fi13232

There is 1 comment

Add yours

1. Аня on 15 Август, 2012 14:06

   Ответить

   Одна женщина сказала так: "Если примут закон об эвтаназии, лично я, как собственница кучи имущества, буду бояться стареть. Стареть среди близких, которые и так любят ворчать, что я слишном много болею. Знать, что они буду вполне счастливы, имея квартиры и не заботясь обо мне".
   И батюшка какой-то странный. Ведь суицид — это убийство. После которого ты не успеваешь раскаяться и прямо маршируешь в ад.
   Лучше бы часть потратили государственных денег на нормальное обезболивание таких больных.

---

Post a new comment Отменить ответ

Comment

Name

Email

Url

Введите код с картинки (CAPTCHA) *