Центральный дом художников

В «Особых мастерских» сумели найти подход к тем, кто не может жить и работать без внимания к себе: парадокс для нашего времени «винтиков» и «функций». Здесь люди с ментальной инвалидностью создают удивительные вещи и успешно продают их в крупнейшие российские компании. Добро пожаловать в невероятный Воображариум. Ваш профессиональный экскурсовод в мире небанальных образов, сильных чувств и элементарной логики – Ольга Волкова, создатель «Особых Мастерских». Прямо накануне их Большой Рождественской ярмарки.

Об этих мастерских я узнала случайно: наткнулась в Интернете на фотогалерею настолько очаровательно небанальной «сувенирки», что вопрос с подарками на Новый год отпал мгновенно.

«Особые мастерские» — это первое в Москве и во всей России подразделение социальной адаптации и профессиональной подготовки для молодых людей с нарушениями  интеллектуального и психического развития. Оно работает на базе Технологического колледжа № 21. Здесь делают хендмейд-чудеса из керамики, строгают, шьют, рисуют и выращивают цветы сто тридцать человек с ментальной инвалидностью, в том числе и очень тяжелой. У «Мастерских» заказывают подарки «Трансаэро», «Росбанк», «Шеврон Нефтегаз», «Компьюлинк», их керамическая мастерская считается одной из лучших в Москве, есть свое издательство самодельной книги.

Правда, в колледж я приехала не за подарками – было интересно второй раз в своей жизни переступить порог учреждения с психоневрологическим профилем. В первый раз в своей жизни я предприняла попытку стажироваться сиделкой в 18 лет, но не продержалась и часа. Здесь по атмосфере оказалось на удивление радостно. В одном кабинете работают и ребята, которые выглядят совершенно обыкновенно, и те, у кого видны признаки разных особенностей здоровья.

—  Как могут работать вместе ребята с такими разными нарушениями?

— Они действительно очень разные, — подтверждает замдиректора колледжа №21 Ольга Волкова, — но у нас на этом всё и построено, чтобы в группах были молодые люди именно с разными нарушениями. Педагоги рассказывают, что бывают случаи, когда они никак не могут что-то объяснить очень тяжелому ученику, и тогда на помощь приходят те, кто уже это освоил: у них быстрее получается объяснить, что надо делать. Кроме того, важно, чтобы у более тяжелых детей было за кем тянуться.

… Я вхожу в класс. Атмосфера, как в пансионате, мы никуда не спешим. Предновогодняя сказка, ребята делают игрушки из папье-маше, мне предлагают присоединиться. Бумажная масса из миксера облепляет пластиковый стаканчик. Мастерят и красят. Тишина и покой.

Зато боевая обстановка – постоянный трезвон телефонов и скайпа – в генеральном штабе «Особых мастерских», кабинете Ольги Волковой:

—  Я хочу выбрать те дискуссии и обсуждения, которые затрагивают программу сопровождения – это краеугольный камень всей системы.… — чеканит Ольга по телефону. — Разрозненность наша просто убивает. Каждый сам по себе что-то делает, отчитывается, посылает предложения, но существуем каждый будто в каком-то отдельном поле.

И тут же мне, повернувшись:

— Задавайте вопросы, я всё равно буду отвлекаться.

— Как я поняла, есть нехватка понимания проблем?

— Понимаете, в чем дело. Нас интересует не только понимание, но и реальное решение проблемы – менять ВСЮ систему оказания услуг людям с инвалидностью. Вот к примеру, есть городская комплексная целевая программа интеграции инвалидов. Согласно ей выделяется сколько-то сотен тысяч рублей, например, на реабилитацию ста детей с тяжелыми нарушениями развития в течение нескольких месяцев. Объявляется конкурс для организаций. Деньги достаются, например, Центру лечебной педагогики – и сто детей в течение нескольких месяцев получают помощь. В следующем году такой же конкурс выиграет другая организация, и уже другие детки смогут получить тоже очень нужную им услугу. Но те-то дети из Центра лечебной педагогики не выздоровели! Им нужна постоянная помощь, в течение всей их жизни! Во всем цивилизованном мире государство гарантирует КАЖДОМУ человеку с инвалидностью и медицинскую помощь, и обучение, и занятость, и поддержку в самостоятельной жизни. На наш взгляд, сейчас самое главное – добиться, чтобы было адресное финансирование поддержки каждого человека с инвалидностью, чтобы деньги направлялись не организации, а именно ему.

И тогда будет видно, кто это делает хорошо и каких организаций не хватает.  Проблема с подготовкой кадров очень остро сейчас стоит – специалисты для работы с детьми или с пожилыми людьми есть, а со взрослыми с ментальной инвалидностью – почти нет. Об этом должны задуматься и вузы города. Необходимо кардинально менять всю систему помощи инвалидам, начиная с детского возраста и кончая … простите, до конца жизни. И до тех пор, пока не будет выстроена эта преемственная система помощи, все проекты будут точечными, как я уже сказала.

— Когда-то я был пожарником, — рассказывает Ратмир Батаев, характерно растягивая слоги, — ответственным за пожарную безопасность. Потом ушёл в художники. Пожарник — это же ответственность. Надо постоянно держать в голове план эвакуации и принимать по нему экзамены. Теперь у меня будет выставка в ЦЛП — я книги иллюстрирую, Маршака. С третьего декабря. Приходи!

Приду.

— Отлично, – продолжает Ольга Волкова, — Нам повезло просто, что мы вышли в свое время на очень хорошего человека — директора Технологического колледжа № 21 – Николая Дорофеевича Раздобарова. Сейчас здесь учатся 117 ребят и еще 14 человек работают на адаптационных рабочих местах – это выпускники, которых мы оставили в колледже. Задача – показать, что они могут работать, пусть и с сопровождением. Хотя во всём мире стараются, чтобы люди с инвалидностью вообще работали на открытом рынке. Это очень здорово, если общество готово принимать особых сотрудников, но наше категорически не готово. И работодатели – в первую очередь.  Как можно коммерсанта силком заставить брать на работу инвалида? Он лучше заплатит штраф по закону о квотировании.

— А что такое квота?

— У нас есть такой закон о квотировании. На каждые 100 сотрудников организации – 4 должны быть с инвалидностью. При невыполнении  этой квоты платишь штраф государству, и большинство так и делают. Раньше квота эта же, по-моему, на 60 человек была. Понимаете. Эти «штрафные» деньги  поступают в Департамент труда и занятости, и дальше проводится конкурс – компании на конкурсной основе получают субсидии на создание рабочих мест для инвалидов. На одно рабочее место — до 500 000 рублей.
И такие места создаются. Но, к сожалению, очень часто сначала инвалиды поработают, а потом, когда контроль со стороны Департамента прекращается, работодатели берут трудовые книжки инвалидов и за тысячу рублей в месяц держат у себя эти книжки, а инвалиды никакие не работают.

Работодатели берут трудовые книжки инвалидов и за тысячу рублей в месяц держат у себя эти книжки, а инвалиды никакие не работают.

А наш контингент вообще брать не хотят, слишком неудобные. Было такое, сначала пообещали в типографии, что нашего мальчика возьмут на работу. Потом мы позвонили, и говорят, что «все места заняты и вообще – людей с ментальными нарушениями мы не будем брать, так как они не обеспечивают нужную производительность труда». Я им потом звонила, уговаривала – всё занято. А несколько дней назад узнала, что на самом деле в этой типографии было 68 рабочих мест для инвалидов. Получается – деньги есть, но на наших ребят их никто не хочет расходовать.  Мне, бывает, говорят: «Вы такая наивная, верите, что что-то измените». А я говорю, если не верить, что мы это свернем – тогда и работать нельзя…

И Ольга Олеговна тут же переключается на «дело о памперсах»:

— В Центре лечебной педагогики есть девочка. Мама на пенсии, а девочка, большая уже, лежит – и по дискриминационному приказу Минздравсоцразвития ей (и всем таким же деткам) полагался один памперс в день. Это же просто издевательство. Специалисты правовой группы Центра уговорили маму подать в суд. И мы обеспечили ей юридическую поддержку, адвокатов, юриста. В итоге дело против соцзащиты выиграли дважды, в том числе в Верховном суде, и инструкции изменили. Стали выдавать по три памперса в день…

Это я к чему: чего-то можно добиться через суд. Наша правовая группа в ЦЛП борется, юристы даже берут доверенность от родителей, чтобы они по судам не таскались, не получали травмы. На одном из совещаний сотрудник сказал, что он защищает Департамент соцзащиты от родителей. То есть соцзащиту от социально незащищённых… Абсурд…

— Кстати, о социальных работниках. У нас ведь есть программа индивидуальной реабилитации…

—  По идее, все услуги, необходимые инвалиду, должны быть внесены в эту
программу. На них предусматриваются денежные средства. Но дело в том, что в перечень этих государственных услуг на самом деле внесено далеко не всё, что нужно человеку с инвалидностью. Да и программы эти почти всегда заполняются не исчерпывающе и людьми, которые мельком видят своего клиента.

— А кто записи вносит туда?

— Сотрудники районных бюро медико-социальной экспертизы – по идее, такие бюро есть в каждом районе. И это наша отдельная борьба, потому что там сидят медики. Вроде бы оценивают состояние ребенка, но очень часто ведут себя некорректно, могут ребенка, например, при матери спросить: «Ты себя что, нормальной считаешь или ненормальной?» (я бы никогда не поверила этому, если бы услышала это случайно, но это произошло с очень близким мне ребенком).  Гуманизм! Тут у нормального-то ребенка голос и соображение пропадут. И эту медико-социальную экспертизу нужно проходить инвалиду довольно часто.  Так же, как долгое время, если человек потерял ногу, ему нужно было каждый год приходить доказывать, что она не отросла.

… А в типографии особых мастерских тем временем брошюруют тетрадки и иллюстрируют сказки… писателя Евгения Клюева, например.

— Было время, когда иллюстрировать свои сказки я любил сам. Теперь мне нравится, когда их иллюстрируют другие — и чем более другие, тем лучше. Художники этой серии — предельно другие, и этим и они сами, и их иллюстрации мне дороги особенно. Иллюстраторам от рождения, то есть от Бога, даны право и смелость быть другими, а мне остается только одна радость – радоваться тому, что именно мои сказки были выбраны ими… – говорил как-то сам Клюев.

Я спрашиваю Влада и Колю, что самое сложное при изготовлении бумаги. Коля отказывается отвечать на такие вопросы. А Влад считает, что это – перевернуть лист на другую сторону.

— А у тебя есть друзья? — спрашивает меня Влад. — Мне они не нужны, я люблю видеоигры, хотел бы их делать. Хотя я такой – то такой, то другой. Мне нравится то, что у меня получается, но редко. То, что хочется — не получается, а получается, чего не хочется.

— Сейчас весь мир уже переходит от медицинской модели реабилитации человека с психоневрологическими нарушениями – к социально-трудовой. Даже нашим педагогам совершенно очевидно: потрясающие вещи происходят, когда успешная творческая деятельность приводит к личностному развитию. И лекарствами их не добиться. А психиатры что: шизофрения – клеймо на всю жизнь, работать не может. И даже наши рекомендации, когда мы пишем, что вот, например, есть Андрюша, мы ему рекомендуем учиться в швейно-ткацкой мастерской в нашем колледже, маме Андрюши в бюро МСЭ говорят: «Ну, давайте. Только мы ему изменим группу инвалидности».

Вот, например, есть Андрюша, мы ему рекомендуем учиться в швейно-ткацкой мастерской в нашем колледже. А маме Андрюши в бюро МСЭ говорят: «Ну, давайте. Только мы ему изменим группу инвалидности».

А от этого у него и пенсия уменьшится. Такой вот абсурд: мы пытаемся ребенка поднять, а семье тут же создаются неподъемные условия – они же живут на эти копейки. Так что нет у нас никакой согласованности действий.

Хотя  надо быть объективным: намечаются легкие сдвиги. Сейчас специалисты правовой группы Центра лечебной педагогики пытаются ввести в судебную практику понятие ограниченной дееспособности.  Это обязательно надо делать, чтобы не было больше таких историй, как с Андреем Дружининым. (Эта история уже получила широкую огласку: оставшись без родителей, Андрей Дружинин стал недееспособным, оказался в психоневрологическом интернате, а родственникам досталась его квартира – прим. ред.) Сейчас Андрею помогают, в том числе и юристы ЦЛП. Он прекрасно может жить в социуме. Мы были в Швеции и Финляндии, видели, какие там условия – сопровождение, защищенные квартиры, групповые дома, где не больше 19 человек живёт. А у нас – сотни людей в психоневрологических интернатах, в большинстве из них жуткая атмосфера. Вы были там?

— Увы …

— А вот эти валяные цветочки, сделанные в нашей мастерской, мы отправляем в  Брюссель – прелесть, правда?

Но цветочки не отвлекают Ольгу Олеговну от генерального плана:

— Главная болевая точка: таким тяжелым ребятам, как наши, помогают в основном энтузиасты в некоммерческих и государственных организациях, очень часто за счет спонсоров. Ничего не могу сказать – нас прекрасно финансирует Департамент образования города Москвы. Недаром говорят про наши мастерские, что они чуть ли не лучше всех в Москве оборудованы. Но ведь они – единственные в городе, а ребят, которым нужны такие мастерские, тысячи…

—  В чём специфика работы в «Особых мастерских»?

— Наша идея – найти баланс, чтобы могли работать и особенные, и обычные люди, чтобы можно было и зарабатывать, и сохранять комфортную для всех обстановку – так как ритм обычного производства тут неприемлем. Нашим ребятам надо часто отдыхать, им необходимо, чтобы с ними разговаривали во время работы, постоянно чувствовать личный контакт. А вообще-то я думаю, специфика наших мастерских в том, что, как часто говорят наши гости, здесь в воздухе ощущаются добро и любовь. Я очень хочу, чтобы так здесь было
всегда.

P.S. От редакции. Уже завтра, 13 декабря, в Технологическом колледже №21 пройдет рождественская ярмарка изделий «Особых мастерских». Там будут не только продавать сувениры, но и дадут мастер-класс по изготовлению офортов. И, между прочим, фортепианный концерт.

Адрес колледжа: Москва, Ивантеевская ул. 25, корпус 2, Технологический колледж №21

Проезд: метро Ул. Подбельского, выход из первого вагона, 2 раза направо (несколько метров от метро).

Автор: Алена Михайлова

There are no comments

Add yours

Отменить ответ

Comment

Name

Email

Url

Введите код с картинки (CAPTCHA) *