Арон Ли Ралстон (Aron Lee Ralston): По-живому

Арон Ралстон совершенно не стесняется своей культи и иногда пренебрегает протезом. Когда он пришел на это интервью, из его правого рукава торчал крюк. Нельзя было не задуматься об истоках и природе героизма, о силе воле человека, о выживании в экстремальной ситуации. Ну скажите, сколько людей были бы готовы на поступок, который совершил Арон? И что это — героизм или инстинкт выживания?

— Арон, какие чувства вы испытывали, когда впервые смотрели фильм о себе вместе с вашей семьей?

— Слезы лились рекой! Особенно, когда я смотрел эпизоды фильма, связанные с моим прошлым, с событиями, произошедшими до трагедии. Когда я увидел сцену, когда солнечные лучи проникают в расселину, в которой я застрял, я вспомнил мое путешествие с отцом в Большой каньон и почувствовал, как глубоко я люблю свою семью. Своего отца, свою маму, свою сестру. Фильм буквально затянул меня в мир моих собственных чувств.

— После вашего спасения вам, Арон, пришлось учиться жить с одной рукой. Одновременно на вас обрушилась популярность. Как вы со всем этим справились?

— Я делал все шаг за шагом. Самым важным было физическое восстановление и воссоединение с семьей. Одним словом, возвращение к нормальной жизни. Это заняло много месяцев. Мой печальный опыт во многом переменил меня как человека. Мои отношения с родителями и сестрой углубились, так же как и с друзьями. Постепенно я понял, что моя история выходит за рамки личного события. Она ведь затронула множество людей во всем мире. Когда я резал себя по живому, я меньше всего думал о том, что кому-то еще будет до этого дело. А потом я стал получать тысячи писем поддержки от незнакомых людей, которым моя история вернула силы к жизни, помогла выбраться из депрессии или даже расстаться с мыслями о самоубийстве.

Я выбрал жизнь, когда в принципе шли мои последние часы. И я понимал, что сам создал себе эту ситуацию, поэтому никто, кроме меня, не мог меня вытащить оттуда. Если бы я надеялся на спасение свыше, я скорее всего умер бы там, в каньоне.

Вы видите в фильме, как герой на видеокамеру заочно разговаривает со своей семьей. В той ситуации для меня это было линией жизни.

— Для тех, кто не занимается альпинизмом, не вполне понятно, почему люди так отчаянно рискуют жизнью. Зачем вы идете на это?

— Мотиваций несколько. Одна из них — самопознание. Ты хочешь понять, кто ты такой. Другая причина — ты острее чувствуешь жизнь, когда играешь со смертью, когда она, возможно, так близка. Во всяком случае, так было со мной, особенно в 20 лет. Потом, ты с помощью таких экстремальных ситуаций, видимо, преодолеваешь какие-то свои комплексы, неуверенность в себе. Теперь же это главное чувство — чувство, что ты живешь,— я испытываю рядом со своими близкими.

— Так вы не тот, что были до тех событий в каньоне?

— Мое несчастье убедило меня, что есть силы куда более значительные, чем наша физическая энергия выживания. Когда мои силы убывали, я понял, что выживаю не столько благодаря одному буррито, которое я съел, а благодаря любви. Я верю по крайней мере в одну библейскую истину: «Бог — это любовь». А может быть, и «любовь есть Бог». Любовь может дать нам невероятную силу и мужество, она связывает нас. Отсутствие такой связи с людьми часто ведет к самоубийству. В моем случае, если бы это чувство не поддерживало меня, я бы погиб. Между прочим, моя мама в то же самое время, когда меня нашли, добивалась посылки за мной вертолета.

— Во время того печального похода в горы вы забыли мобильник, острый нож и не взяли достаточно воды и еды. Оглядываясь назад, скажите: что бы вы ни в коем случае не забыли сегодня?

— Взять с собой моих друзей! Потому что когда вы среди своих, вы по-настоящему живете!

— Что вы в принципе думаете о том, что многие человеческие трагедии, вроде вашей, становятся голливудскими фильмами?

— Я сначала написал книгу, которая помогла многим людям. Поэтому я воспринимаю фильм как продолжение того благословения, которое выпало мне. Режиссер Бойл сделал картину не об ужасе происходившего со мной, а фильм, который поднимает дух. Я очень доволен фильмом, потому что он помогает людям.

— Вы вдохновляете много людей. А кто вас вдохновляет?

— Это те люди, которые подходят ко мне после моих выступлений или после просмотра фильма. Люди на костылях, люди, сражающиеся с раком, получившие травму или потерявшие близких. Когда они делятся со мной своими историями и говорят, что моя история помогла им, это трогает до глубины души.

— Когда вы проходили период восстановления, вам понадобились консультации психолога?

— Да, конечно, консультаций было много. Но скажу вам, что самый главный психотерапевтический урок я получил, когда был зажат в каньоне камнем. Я за эти пять дней испытал великое горе, много раз проиграл в голове потерю своей жизни. И, когда я спасся, я был уже в мире с собой. Наверное, поэтому у меня нет посттравматического синдрома в той мере, в какой его можно было ожидать. Что, конечно, не избавляет от ночных кошмаров вроде того, что у меня снова две руки, я пытаюсь открыть дверь, и одна рука отрывается. Все как в фильме ужасов!

— Деликатный вопрос… Вы можете себе позволить самый технически совершенный протез. Тем не менее вы пришли с довольно старомодной «клешней»…

— Да, принцип этого моего протеза не изменился за 150 лет, со времен Гражданской войны в Америке. Но разница в том, что мой сделан из современных легких пластмасс и металлов. Тот, что вы видите, я называю «выходным», ношу его с костюмом. Но у меня есть и несколько других. Одним я пользуюсь для скалолазания, другой подходит для альпинизма, им удобно держать ледоруб, третий — для катания на горных лыжах. Протезы, как туфли, должны быть удобными. Протез — это не часть меня. Это просто орудие. Я носил какое-то время вначале протез, похожий на настоящую руку. Вот, мол, у меня, как у всех — две руки. Потом я понял, что мне важнее практическая сторона — что я могу делать с помощью протеза.