Это по-нашему, по-фронтовому, — склеивает Николай Антонович самокрутку. Не спеша прикуривает и задумывается, глядя в землю. — Скоро и мне туда… Восьмой десяток, вишь, разменял. Да торопиться-то пока недосуг!
Слякотной улицей я бежал по своим делам и не сразу приметил человечка, который, что-то напевая под нос, весело разбивал киркой смерзшуюся груду угля. Показалось странным, что он стоит на коленях, не слишком-то это удобно. Но, приглядевшись, замечаю: у старика нет обеих голеней. Набирает он ведерко угля и лихо так направляется к калитке. Заметив меня, осведомляется:
— Потеряли кого, мил человек? Давайте подскажу. А вы, видно, издалека?
Слово за слово, разговорились. Зовут его Буев Николай Антонович. Инвалид войны. В 43-м под Сталинградом нарвался на немецкую мину, ноги изуродовало, но врачи попались хорошие, собрали по кусочкам, так что солдат Буев дослужил-таки до Победы. А вернувшись домой в родной Ленинск, пошел трудиться на шахту Кирова. Был запальщиком, есть такая шахтерская специальность, связанная с взрывными работами. Понятно, что климат в шахте не идет на пользу солдатским ранам, так что герою нашему недолго предстояло работать под землей. В б0-м и 63-м ампутировали ему ноги.
Мы знаем судьбу безногих фронтовиков: в общем-то единицы из них не спивались. Тем более на рабочей окраине сибирского городка. Буев не запил.
— А что в ей, в горькой? Пить — только дураку досуг. А если меру знаешь, то вообще хорошо. Мне еще двух сыновей надо было поднять, дом вот этот строил к тому ж… Вы смеяться будете, а сыновей поднимаю до сих пор. Работают они у меня оба на ленинской автобазе. Второй год уж без зарплаты. А у супруги моей Александры Трифоновны тоже сын (первую мою жену я еще в 82-м схоронил), на двоих у нас восемь внуков и три правнука, помогать надо. Худо-бедно, а на пару у нас тысяча рублей пенсии выходит.
Разговор наш переместился в дом Буева. Вот он, классический русский уют: в печке трещит огонь, мерно постукивают ходики и нежно, успокаивающе щебечет прялка в руках у Александры Трифоновны.
— Слушай, — предлагает Николай Антонович, — пока тут у меня банька раскочегаривается, давай я тебе частушки свои спою! — и достает видавшую виды гармошку.
Частушки смешные и злые. Между прочим, кроме частушек, я от Буева ни одного матерного слова не услышал. Странно, ведь он из того разряда русских людей, у которых, как принято говорить, душа нараспашку. Такие и за крепким словом в карман не полезут.
Вершиной нашего знакомства стала заветная тетрадка Николая Антоновича со стихами. Надо сказать, стихи не очень. Но в них — выражение души Буева. То, что называется искренностью, а это ли не главная цель поэта? В тетради много стихов о войне, о родном городе, о шахтерах. Но выписал себе я одно, называется оно «Преданность»:
Жили дружно, спокойно и тихо,
И друг другу преданны были они.
Им большая семья не мешала,
И счастлива жизнь их была до конца.
А детишки их все подрастали,
И настала такая пора,
Разлетелись по белому свету
Все их дочери и сыновья.
Мать заболела, отец загрустил,
Сам занеможил — недолго прожил.
А мать стосковалась, в постели слегла,
Немного прожила и сама умерла.
…И так они в землю ушли на века
И преданность свою унесли навсегда.
Профессиональный поэт усмехнется над этими строками, но многие ли из нынешних стихотворцев способны выразить такую чистоту?
УЖЕ В САМОЛЕТЕ ДУМАЛ Я ВОТ О ЧЕМ.
Судьба-злодейка поставила человека на колени, подрезав ему ноги. Так живет он уже почти сорок лет. В прямом смысле на коленях. Путь здесь только один — постепенно перестать ходить и переместиться в инвалидную коляску. Но у Буева не найти в доме коляски, да и во всем облике старика нет даже намека на физический недуг. Кажется, он так вот бодро прошагает поболее некоторых спившихся, но при всех конечностях мужиков.
С чем только не сравнивали Россию, а вот для меня теперь образ ее — Николай Буев (простите за некоторый пафос). Даже фамилия у него — жизнерадостная, энергичная…
Автор: Геннадий Михеев
Сайт: Знаменитости
Похожие статьи