Испытано на себе: один день в социальном приюте для людей с особенностями развития

В месте, куда мы отправились сегодня, тоже часто звучит смех. Только между ним и слезами разбежка бывает в пять минут.

«Я работаю инструктором по трудотерапии для людей с инвалидностью и психофизическими особенностями. Если вам интересна моя работа, буду ждать звонка», – написала в редакцию наша читательница Ольга.

Когда я связалась с Олей, она сразу оговорила:
«Никто, кроме меня, не должен знать о том, что вы журналист. Скажем, что волонтер. Поверьте, так будет лучше. У вас получится интересный материал, а мне не придется объяснять коллегам и детям, зачем к нам пришла пресса».

«Дети» – это взрослые, которые пять дней в неделю приезжают в отделение трудотерапии, чтобы учиться жить во враждебном мире, с которым они хотят подружиться. Точнее, большинство из них привозят и забирают родители. Из этических соображений по отношению к ним мы изменим имена героев и разместим только те фото, на которых не видно лиц.

Занятия с детьми начинаются с 10 утра. Опаздываю, потому что не могу найти соцприют – он затерялся в самом настоящем лесу, хоть и находится в черте города. В общем, воздуха много, небо чистое, через дорогу – пруд с утками.

Но есть изгородь. А за изгородью – люди.

Иду к ним и в последние минуты перед встречей пытаюсь себя к чему-то подготовить. А к чему – непонятно. Бездомным нужно, чтобы их накормили, сиротам, чтобы обняли, онкобольным, чтобы выслушали. А что нужно этим людям?

С этим вопросом в голове открываю дверь – и сразу его забываю, такие улыбки меня встречают. Вот ей-богу, в метро, офисе, магазине никогда таких не увидишь.

Дети от 18 лет раскрашивают листья, которые они накануне собрали с Олей. Но, как только я появляюсь, гербарий отходит на второй план.

Мужчина с лицом тридцатилетнего, но телосложением подростка, встает с места и, смущаясь до невозможности, как это на детской площадке бывает, протягивает ладонь:
– Привет… Я Никита!

Серьезно жму руку, мол, привет-привет, Никита. Заливается счастливым смехом, вприпрыжку возвращается на свое место и продолжает раскрашивать лист (цвет краски «лило» – не абы что тебе), но периодически поднимает глаза и снова расплывается в улыбке. Поднимает большой палец и шепчет:
«Ты классная!».

– Не обольщайся, – смеется Оля. – это наш известный донжуан.

Больше всего он любит новых людей… Вообще все новое любит. От нового он получает необходимые ему эмоции – насыщается ими.

Рядом с территорией, на которой расположен наш соцприют, есть беговая дорожка. Так вот, Никите нравится стоять около нее и приветствовать каждого пробегающего: «Здравствуйте! Здравствуйте!». Еще он всегда здоровается с собаками, котами и птицами, которых встречает на прогулке. (Улыбается.)

Правда дальше «здравствуйте, я Никита» дело не идет. У него есть огромная потребность в общении, но как ее выразить, он не знает. Никита может повторить только то, чему его научили, а приобрести более сложные коммуникационные навыки – нет. От этого он начинает смущаться, теряться, а иногда и раздражаться, конечно. Можно его понять, согласись!

Наш разговор прерывает девушка, которая в отличие от остальных ребят не раскрашивает листья, а учится писать буквы. У Наташи особенности физического развития заметнее, чем у всех остальных – кажется, что ей непросто даже держать карандаш, не то что двигаться. Но это иллюзия. Наташа живо и нетерпеливо ерзает на стуле в ожидании оценки своего труда:
– М! Я написала М! Это М?!

Наташа учится писать «м» (эм). Эм в Наташином исполнении малость заваливается набок, но выведена уверенно – с силой, упорством, в несколько рядов.

– Неплохо. Пиши еще, потом подойду проверю, – говорит Оля.

– Что писать? Что? – Наташа очень хорошо слышит (за тонкий слух в отделении ее называют «человек-ухо»), но говорит с трудом. Чтобы ее поняли правильно, она громко повторяет сказанное несколько раз.

– Пиши еще «эм».

– Хорошо! Хорошо! Хорошо!

Тут же сгибается над тетрадью, пыхтит от усердия.

– Наташа гиперактивная у нас, – рассказывает Оля. – У нее переизбыток энергии и жажды действия. Все это надо вовремя направлять в мирное русло.

Ей, как, впрочем, и остальным ребятам, очень хочется вызывать эмоции у других людей. И эти эмоции не всегда положительные.

Дети все время проверяют границы дозволенного: могут попытаться причинить вред – себе или кому-то из товарищей. Исключительно чтобы увидеть, что будет.

Хотя, хочу отметить, это редко бывает. Вот Наташа, например, если ее не занять делом, просто начинает суетиться и громко проситься домой.

Благо ей интересно все: и буквы писать, и протирать подоконники. А если после этого сказать «Наташа, ты умница, спасибо тебе», – счастливее человека не найти. Похвала – это самая главная для нее награда. Только скажите ей, что она хорошая, а больше ей ничего не надо.

И точно. В ответ на просьбу Олиной коллеги помочь протереть двери, Наташа подскакивает и бежит за тряпкой – радуясь, спотыкаясь и подтягивая на ходу сползающие брюки.

Через пять минут мы вместе пытаемся остановить бурную деятельность, которую она развернула: в своем усердии Наташа возит тряпкой по двери, ползая вокруг нее на коленках.

«Нет! Сама! Хочу!» – сопротивляется девушка.

Ей разрешают продолжить, но только в компании помощницы – Гали. Случай у Гали непростой: она и воспитывается вместе с ребятами, и присматривает за ними.

– У нее нет инвалидности, лишь небольшая умственная отсталость. Но она сама хочет быть здесь, – говорит Оля. – Галя приходит сюда на правах волонтера. Она умеет все. Что ни попросишь – со всем справится. Ей нравится, когда на нее возлагают ответственность. И мне правда кажется, что зачастую она адекватно оценивает ситуацию… Умеет читать и писать. Но почему-то не хочет. Я пыталась заставлять, но перестала. Гале нравится быть исполнителем, и это ее выбор.

Тем временем, Галя проверяет, как Наташа справилась с мытьем и выжиманием тряпки, и возвращается за свое место, продолжает раскрашивать лист.

– Посмотрите-ка: Женя красит листик в синий цвет, и Галя – в синий. Женя – в красный, и Галя – в красный. Ну просто сладкая парочка! – подмечает коллега Оли.

И Галя, и Женя – рослый парень с иссиня-черными волосами – густо краснеют и, хихикая, не поднимая друг на друга глаз, бормочут: «Сладкая парочка, ха-ха, мы сладкая парочка».

– Да, есть такое, – вздыхает Оля. – точнее, мы пытаемся этого не допустить. Ребята явно симпатизируют друг другу. Знаешь, такая детская нежная дружба. Они садятся рядом за столом на обеде, любят что-то вместе мастерить или готовить, созваниваются по домашним телефонам – мне родители их рассказывали.

А я родителям объясняю: «Пожалуйста, старайтесь их дистанцировать, иначе дело добром не кончится».

Мы ведь все понимаем, что умственное развитие ребят не совпадает в данном случае с физиологическим. Если мы не уследим за ними и их чувство перестанет быть платоническим… Даже думать об этом не хочу! Просто поверь, это худшее, что может случиться.

– А расскажи про Женю! Какой он?

– Женя просто хороший парень. Он считает себя программистом и ходит в воскресную школу.

– Он верит в Бога?

– Каждый из них верит в Бога и любит Стаса Михайлова. (Смеется.)

Но если серьезно, такой веры, как здесь, – веры в абсолюте – я больше нигде не встречала. Не знаю, кто осмелится поселить в них какие-либо сомнения на этот счет. Точно не я!

Бог для них – это фундамент, основа всего, то, на чем держится их мироздание. Без него в их мире все рассыплется. Мне кажется, одна мысль об этом вызывает у них панику, не то что разговор…

– А есть у вас, помимо Жени и Гали, парочки в отделении?

– Ох… Есть. Расскажу во время прогулки.

Гуляем мы во дворике соцприюта. Все так, как часто бывает на школьных уроках физкультуры: мальчики играют в мяч, а девочки сидят на скамейке и о чем-то шушукаются.

Отличия заключаются лишь в размере мяча, которым играют ребята (он небольшой и совсем легкий), и в усиленном контроле со стороны Оли за ходом игры:
«У каждого из них в довесок к психофизическим особенностям есть комплект болезней, в том числе и сердечных. Утомляемость очень быстрая, но они могут не подавать виду – хорохорятся. Поэтому мне надо быть особенно внимательной».

Тем не менее, всего предупредить нельзя. Один неосторожный бросок мяча – и он летит в сторону лавочки, на которой сидят девочки.

Одна из них подскакивает с рыданиями: мяч пролетел буквально в сантиметре от головы девочки, и она сильно испугалась.

– Это наша Вероника, – взволнованно объясняет Оля. – Она и так очень ранимая, ее легко ранить. А тут такое!

– Вероничка, успокойся, ну пожалуйста! – уговаривает Оля.

Ребята от волнения не могут сказать ничего, но реагируют очень эмоционально: бегают вокруг, размахивают руками, взволнованно выкрикивают слова утешений и обвинений.

Вероника не успокаивается. Она не хочет слышать извинений обидчика и утешений Оли. Никаких тебе «мирись, мирись и больше не дерись» – только судорожные рыдания и попытки сбежать и спрятаться.

Тогда Оля обращается к уже знакомому нам «донжуану»:
– Никита, подойди сюда, пожалуйста.

Никита стоит поодаль и отрицательно качает головой. Видно, что он и сам этой шумихой напуган будь здоров.

– Никита, Вероника твоя лучшая подружка. Утешь ее, пожалей.

Никита отмахивается и пятится. Пару минут переминается с ноги на ноги в сторонке и нерешительности.

Потом робко и хрипло шепчет:
– Вероника… Вероника, иди сюда.

Происходит невероятное: Вероника двумя руками вытирает слезы со щек и вроде как даже посмеиваться начинает.

Никита берет ее за руку, и они вместе идут обедать. За ними в столовую тянутся ребята, которые немного успокоились и уже могут обсудить то, что произошло – событие-то нешуточное.

– Ну вот, об этом я и говорила, – рассказывает Оля, пока дети едят. – Никита – это большая любовь Вероники. И ее антидепрессант.

Вероника у нас настоящая принцесса, ее легко задеть и расстроить, а успокоить – трудно.

Но ты могла видеть сегодня: Никита в одиночку разрулил ситуацию, которую, казалось бы, не решит в эту минуту никто, даже самый лучший психотерапевт.

Cтоит ему окликнуть ее по имени или сесть рядом, она мгновенно преображается, загорается изнутри.

Хотя она и так очень красивая девочка. Тонкая такая, светлоглазая, модельная. Мы ее между собой «мечта хипстера» называем.

Как и в случае с Женей и Галей, ничего серьезного из этой истории получиться не может. Но когда Никиту забирают домой, он машет ей рукой на прощание. А она смотрит из-за шторы и абсолютно счастлива. Так что пусть все остается как есть.

После обеда ребята заметно устают, становятся вялыми и апатичными. Мы решаем вместе отправиться на прогулку к пруду.

– Я вчера сказала, что если кто-нибудь принесет батон, пойдем кормить уток. Сегодня прибегает Наташка с батоном в руках и кричит с порога: «Я принесла! Пойдем! Утки!». Знаешь, удивительно, что она запомнила мои слова и сделала это. Первый раз у нас такое! Это достижение самое настоящее, – рассказывает Оля. – А вообще, у ребят есть огромная внутренняя потребность приносить пользу. Если их правильно мотивировать к какому-либо действию, остановить потом уже невозможно. Как-то я предложила им вместе убрать лесную полянку, чтобы «звери и птички жили в чистоте и сказали нам «спасибо». Ты не представляешь, что было! Я думала, они расчистят весь лесной массив, чтобы братьям меньшим помочь. (Улыбается.)

Наташа, кстати, сколько уточек плавает в пруду?
– Две! Две! Три!
В пруду плавают пять уток.

– Нет, не три. Больше, – Оля непреклонна.

– Четыре! Четыре!

– Больше.

– Пяяяяять?!

– Правильно, умница!

– Пять! Пять! Пять!

И радость бескрайняя.

Пока мы возвращаемся в соцприют, Оля рассказывает о своей работе:

– Я заканчивала БГУКИ. Менеджер социокультурной сферы. (Смеется.)

Но, как видишь, продюсера, пиарщика и телевизионщика из меня не вышло. Наверное, я просто не умею зарабатывать деньги. У меня нет таких амбиций, такой хватки.

Но я не жалею об этом. То, чем я занимаюсь сегодня, это мой осознанный выбор.

Два года до этого я работала в интернате для людей с психическими отклонениями. Бывает, едешь с ними куда-нибудь (я старалась по возможности вывозить их на мероприятия) – и половина трамвая на тебя во все глаза смотрит. Оценивает каждого с ног до головы и тебя в том числе, мол, такая же ты, как они, или нет. Меня это не задевало, а удивляло всегда скорее. Так и хочется задать вопрос: «Ну, и кто тут в большей степени болен?».

Меня поражает то, что люди считают тех, кто не похож на них, существами иной касты. Очень часто под статьями о достижениях людей-инвалидов – будь то искусство или спорт – можно прочитать: «Удивительно, как это он без ног смог такое сделать! Да и вообще, зачем ему это? Он же немощный!».

Это так нелепо! Вот ребята-колясочники из нашего соцприюта, например, чемпионы по морскому бильярду. Они себя немощными не считают! Да и с чего вдруг? Я вот, простая смертная, сколько с ними работаю, а правил этой игры до сих пор не понимаю. О чемпионстве, как понимаешь, и вовсе говорить не приходится. (Улыбается.)

Надо понимать: люди с особенностями развития так же, как и каждый из нас, имеют определенные навыки и способности. У кого-то их больше, у кого-то меньше.

Я не сторонница пафосных заявлений типа «каждый из них редкий талант и скрытый гений». Это не так. Но и жалеть их не нужно.

Я, например, не испытываю жалости к этим людям, хоть и провожу с ними каждый день. Впрочем, жалости к себе я тоже не испытываю.

Я занимаюсь тем, чем хочу заниматься. Моя работа не загоняет меня в жесткие рамки, и мне не приходится сидеть в офисе и «ВКонтакте» с 9 до 6.

У нас каждый день новое занятие: вот увидела, что начинают желтеть листья, значит, будем делать гербарий; прочитала в интернете простой рецепт вкусного блюда, значит, будем его готовить, нашла интересную книжку, значит, возьмем пледы и будем вслух читать на траве.

Мы пытаемся петь, танцевать, рисовать, обучаться письму и чтению. Учимся чистить картошку, подметать пол и убирать за собой.

И знаешь, когда у них что-то из этого списка вдруг получается, когда они могут повторить то, чему ты их научил, когда родители рассказывают, что прогресс ребенка налицо – это лучшая благодарность за твой труд и такое счастье, что словами не передать.

И пусть ты не заработаешь на этом миллиардов, но твоя карма всегда будет в порядке. (Улыбается.)

Я отправила письмо в редакцию не за тем, чтобы всему миру рассказать, какая я молодец, а для того, чтобы как можно большее количество людей поняли: в этой работе нет ничего страшного.
Как и любая другая, она приносит и положительные, и отрицательные эмоции. Но пользу от нее трудно переоценить. А еще ты точно знаешь, что живешь не зря… И начинаешь ценить свою жизнь вдвое сильнее.

Нам сегодня очень не хватает сотрудников – хотя бы на половину или четверть ставки. И волонтеров – людей, которые готовы в течение недели подарить хотя бы несколько часов своего времени тем, кто так в этом нуждается.

Мы все очень вас ждем!

Мы возвращаемся в приют. Уставшие дети ждут приезда родителей. И тут я замечаю человека, которому удавалось оставаться для меня невидимкой весь день. Он сидит в углу, очень точно разложив набор карандашей по оттенкам, и рисует, отвернувшись от всех.

– Это Игорь, – говорит Оля. – Он ни с кем не общается – ни с ребятами, ни с воспитателями. Игорь такой с самого детства, и трогать его не нужно – можно спровоцировать приступ агрессии.

Тут Игорь поднимает глаза, откладывает карандаш и очень внятно говорит:
– О! А вот и наш любимый корреспондент приехал.

Мы с Олей переглядываемся и выходим за ворота приюта.

– Видишь? Они все понимают. Абсолютно все.

Источник:  http://lady.tut.by/news/work/416491.html

There are no comments

Add yours

Отменить ответ

Comment

Name

Email

Url

Введите код с картинки (CAPTCHA) *